В объективе дрона появился суслик, жующий увядший лист. Ещё пара сусликов стояла столбиками чуть поодаль, на невысоком холме, вглядываясь в дрожащую от зноя степную даль.

«В настоящий момент цель не может быть поражена, — сообщил я. — В радиусе поражения находятся гражданские лица». Почему-то синтезатор речи отказался воспроизвести слово «суслик», хоть я его и знал.

Генералы и Генеральный конструктор переглянулись.

«Какие гражданские?» — удивился танкист.

Я вывел несколько моментальных фотографий на портативный дисплей.

Программист расхохотался.

«Он что, издевается?! — рявкнул ракетчик. — Танк! Я приказываю нанести удар немедленно!»

«В радиусе поражения находятся гражданские лица, — повторил я и увидел, как детёныш суслика выбрался из-под остова спущенного колеса. — Среди них — несовершеннолетние. В настоящий момент цель не может быть поражена».

«А, чтоб я сгорел! — побагровел командир сухопутных сил. — Чтоб вас приподняло да шмякнуло! Это что, шутка, Генеральный?!»

«Арнольд, — ласково сказал Генеральный, положив руку мой борт, — не упрямься. Это не гражданские лица, это всего лишь животные. Они не входят в потенциальную статистику случайных потерь. Уничтожь чёртову жестянку».

Мне многое хотелось сказать, но синтезатор речи был настроен на уставные формулы.

«Цель не может быть поражена, — повторил я. — Залп приведёт к потерям среди гражданских лиц».

Мне уже не было весело. Я не оправдывал своего назначения. Мне не нравилось моё назначение. Три типа ракет, мины, напалм… Всё это предназначалось для уничтожения живых существ. Моими потенциальными целями были все обитатели степи — и все обитатели Земли. Семейство сусликов, живущее под ржавым автобусом, саранча и жуки, лошади, птицы, женщины с корзиной, стоящие у дороги, люди, путешествующие в целых автобусах, грузовиках и легковых автомобилях. Приказ «найти цель» распаковал в моём сознании пакет представлений о военных действиях — и боевые потери всегда сопровождались случайными.

Я перестал наслаждаться существованием. Целью моего существования было прекращение чужих существований. Играть в это я не хотел.

Генералы орали и трясли щеками. Программист криво усмехался. Оружейник ударил по моей броне кулаком. Генеральный открыл консоль ручного управления — но я поставил на неё блок.

«Цель не может быть поражена, — сказал я снова. — Инструкция позволяет блокировать ручной ввод приказов, если в радиусе поражения находятся гражданские лица».

«Ты можешь его перезагрузить, Генеральный?! — вопрошал командир сухопутных сил, сжимая кулаки. — Встряхнуть ему мозги, чтобы на место встали?!»

«Нет, — отвечал Генеральный печально. — Он предназначен для автономной работы, для принятия самостоятельных решений… Он решил. Я сам удивляюсь».

«Слюнтяйство! — рычал танкист. — Бабьи сопли! Кто его так программировал, хотел бы я знать?! Это что — танк или детская цацка?!»

Меня программировали люди. Меня программировала Сеть — и фотографии с мест ведения боёв. Меня программировала ночь на степном полигоне и жук на броне. Но я не мог ответить, потому что запас слов в синтезаторе речи был ограничен.

Генералы назвали меня предателем — я предал их идеалы. Меня создали танком — а я отказывался убивать. Я вызывал у генералов омерзение.

Они накричались вдоволь и удалились; танкист, перед тем, как уйти, плюнул мне на гусеницу.