Кристиан и Даниэль держались за руки, не скрываясь.

Выпад – и веером взметнулись брызги глинистой жижи. Выпад – и Фаулер отшатнулся, вскользь касаясь ладонью своего бока.

– Один, – коротко произнёс Клэр.

В сыром воздухе парка мне почудился запах ржавого железа и соли.

Фаулер, стиснув зубы, совершил какой-то головокружительный финт, который я и разглядеть не смогла; Клэр быстро переступил в сторону, гибко прогнулся, избегая удара – и сам ударил в ответ.

На белой рубашке Фаулера появилось второе пятно.

Близнецы рванулись к поляне, но Джул сгрёб их обоих, как щенят, и отволок в сторону. Кристиан зашипел, но вскоре прекратил вырываться; руки брата он так и не выпустил.

– Два.

Мадлен обняла меня и прижалась щекой к плечу. Только тогда я осознала, что повторяю еле слышным шёпотом непрестанно: «Нет-нет-нет».

В горле у меня было сухо.

Клэр двигался невообразимо быстро – и совершенно непредсказуемо. Сейчас у меня и мысли не закрадывалось, что Фаулер поддаётся. Разница в мастерстве была настолько очевидной, что дуэль представала казнью.

Выпад – и Клэр поднырнул под неловко вытянутую руку противника; шпага ударила в ногу, и Фаулер рвано вскрикнул.

Кристиан зажмурился.

Даниэль продолжал смотреть.

– Три.

Лицо Фаулера, пусть и искажённое болью, казалось теперь почему-то светлым, словно он находился в другом месте, где не было ни дождя, ни ледяной ноябрьской грязи под ногами.

В разрыве между тучами промелькнул ноздреватый диск луны.

А потом случилось сразу несколько событий.

Фаулер оступился.

Клэр ринулся в атаку, выбивая шпагу из его рук.

Фаулер начал медленно заваливаться навзничь, спиной на бревно, и врезался каблуком сапога в голень противника.

Клэр на мгновение потерял равновесие, и шпага его соскользнула, вонзаясь…

…в бревно.

В двух пальцах от живота Фаулера.

Лезвие обломилось у самой рукояти.

Дождь затих окончательно.

Клэр стоял, тяжело опираясь на бревно, и глядел на Фаулера сверху вниз. Тот лежал неподвижно, открывая беззащитное горло, и ждал. Луна с любопытством глазела на них через прореху в плотных облаках, разбавляя тревожный красноватый свет фонаря.

– Ну, что ж, – произнёс Клэр тихо. – Полагаю, это знак.

Он отвёл прядь мокрых волос с лица Фаулера, распрямился – и протянул ему руку.

Фаулер крепко сжал её, попытался встать, но тут же со сдавленным стоном осел в грязь.

Я слышала, как дядя Рэйвен негромко приказал: «Мэтью, кэб»; видела, как Джул разжал стальные объятья, и близнецы на заплетающихся ногах побрели к дуэльной поляне, остановившись в шаге от неё; чувствовала, как дрожит Мадлен, изо всех сил пытаясь скрыть свой испуг и казаться сильной, как прежде. Но лишь одна картина въедалась в память намертво, как некое знамение с неясным смыслом, который мне только предстояло ещё прочувствовать и понять: Клэр Черри, сейчас не похожий ни на сахарную фигурку, ни на ледяную – нет, просто смертный мужчина, очень красивый и встревоженный, расстёгивал жилет Фаулера, бережно отирал кровь собственным шейным платком, ощупывал рану, а Фаулер смотрел сквозь него – на меня, прямо в душу, и одновременно цеплялся негнущимися пальцами за его рубашку.

Предательство и прощение?

Искупление греха?

Чудо неслучившейся смерти?

Да существовало ли вообще слово для того, что происходило сейчас?

Я, графиня Эверсан и Валтер, никогда до стих пор не могла признаться самой себе, насколько боюсь оступиться.