И еще Алексея Алексеевича бесили экзальтированные служители масс-медиа, что «страшно далеки от народа» с его «понятными» преступлениями: отравление алкоголем, убийство сковородкой из ревности или топором из корыстных побуждений. А эти откаты-перекаты, игра в ничего не стоящие, дармовые миллионы, дружба-вражда и фальшь, бесконечная фальшь представлялись следователю изощренным, подретушированным скотством.

Шатов позвонил подполковнику Быстрову в момент, когда тот озадаченно рассматривал прилавок с молочной продукцией эмского супермаркета. Сорокаоднолетний Сергей Георгиевич стал отцом месяц назад. Это событие, радостно ожидаемое и все же ошеломившее, перевернуло жизненный уклад и умонастроение консервативного, сдержанного следователя. Помимо небывалой, слезливой нежности к жене и требовательно пищащему кульку — сыну Егору, отцовство с первых минут породило в Сергее гипертрофированную, на грани паники, ответственность за ребенка. У «старородящей» тридцатидевятилетней Ветки, так Быстров звал любимую жену Светлану, не хватало молока, и отчаявшиеся родители пошли на уступки голодному отпрыску, прикармливая его смесями, но следовали требованию врачей «расцеживаться». А что цедить пустоту? Теща, квохчущая над Егоркой, требовала от дочери пить литрами, через силу, молоко, сплошное молоко. Безропотная, не спускавшая Егорку с рук, Светлана пила это проклятое молоко до рвоты, но прилива живительной влаги в груди не ощущала. «Молодой отец» выступил с инициативой — максимально разнообразить молочный стол супруги. Потому он и исследовал продукты на предмет консервантов и другой «химии», чтоб выбрать не только повкуснее, но и пополезнее. Задачка аховая для малосведущего в продовольственных изысках Сергея. До поспешной, девять месяцев назад, женитьбы он все больше довольствовался сардельками, кетчупом и консервированным горошком. «Снежок» с бифидобактериями представлял для новоиспеченного папаши такую же загадку, как присутствие снежного человека в горах Шории.

На звонок мобильного Быстров отреагировал так, как это теперь у него повелось: с пронзительной тревогой — вдруг что дома, с ребенком? Но телефон высветился незнакомый.

— Сереж, здравствуй. Это Шатов Александр беспокоит. Удобно говорить? — теплый голос мужа Веткиной подруги успокоил.

— Да-да. Привет, Саш!

— Как мало´й, как Светульчик? — дежурно поинтересовался Шатов, в подробностях выслушивающий от Люшки все физиологические проблемы роста Быстрова-младшего.

— Нормально. Не считая кормежки. Ты чем Юлю кормил, чтоб у нее молоко было? — обеспокоенный голос сухаря-следователя умилил Шатова. Двадцать лет назад он не особенно заботился о рационе кормящей жены, которая не знала, куда молоко девать.

— Да она чай с молоком пила, все время пить вроде хотела. А так ничего особенного. Не помню, честно говоря.

— А-а, значит, не просто молоко, а чай!

— Вообще жидкость. Побольше жидкости, кажется, надо, — мямлил Шатов.

Быстров примолк, видимо, переваривая информацию, потом спохватился:

— А что у вас? Какие-то проблемы?

— Да, Сереж. У меня коллега погибла. Выбросилась из окна. Ее брат убежден, что это убийство. Правда, следствие закрыто, потому что все говорит за самоубийство. Но Валька — это брат погибшей, молит о частном расследовании. Позвонил мне, помня о «монастырском деле». Я понимаю, что это отчаяние близкого человека, но обещал ему позвонить тебе. Не было у Вики причин для самоубийства! Так, во всяком случае, представляется…

Быстров долго молчал.