Признаться, своим текстом я не слишком доволен, впрочем, не думаю, что я сам или кто-либо иной мог бы сделать его значительно лучше. Однако, мою досаду вызывает не столько сам текст, сколько то, что это только текст. В чудеса я не верю (хотя и так называемые «законы» вызывают у меня скорее сарказм, нежели вполне теперь тривиальное среди думающих людей сомнение), но и труд, мой собственный труд над моей собственной жизнью, пока не вполне себя оправдывает. Впрочем, мне кажется, что я все-таки несколько двигаюсь, но мне бы не хотелось делать это в одиночку (тем более что это вряд ли вообще возможно). Таким образом, текст этот служит, скорее, своего рода паролем, может быть, условным знаком, неким маяком, если хотите, который светит тем, кому мытарствовать в безумии такого мира уже в достаточной степени поднадоело. Таковы мои планы, вполне, надо признать, наполеоновские, но что поделать? – другие, скорее всего, откровенно бесперспективны, по крайней мере, мне так кажется.

Текст этот, конечно, не слишком удобен для восприятия, но я посчитал возможным пожертвовать умилительностью восприятия, которая могла бы пойти в ущерб точности формулировок и поступательности в изложении материала. В сущности, основная и самая утомительная часть трактата – это лишь определение используемых в нем понятий, а также правил, по которым они используются (в свете изложенного в трактате это принципиально важно). Сама же идея, к которой привела меня логика трактата, достаточно проста, и уложилась бы, наверное, в пару страниц. Однако, в таком виде она вряд ли была бы правильно понята.

Вероятнее всего, трактат следует читать так, словно бы читатель пишет его вместе со мной, причем в режиме настоящего времени, в противном случае возникающие с первых же строк сомнения неизбежно расстроят все мои планы. Каждая из фраз этого текста, рассматриваемая отдельно, абсолютно бессмысленна (впрочем, равно и обратное: каждая фраза этого текста содержит в себе весь текст целиком), и в этом я отдаю себе отчет, поэтому надеюсь, что настоящий текст будет рассматриваться моим читателем не отдельными предложениями, но целиком, с принятием начальных утверждений (не все равно ли, с чего начать, если задача – все это уничтожить?), к точке кульминации, а далее уже к тому новому, ради чего, собственно, трактат и писался.

В какой-то момент работы над этим текстом мне стало абсолютно очевидно, что мы не живем, а играем в жизнь (мысль столь же древняя, сколь и неосмысленная нами должным образом). Причем, я не против игры самой по себе, но только не в том случае, когда она подменяет собою жизнь, и, разумеется, не в том, когда она начинает играть со мной. Фактически же, дело обстоит именно таким образом. Вот почему моей задачей было показать, где игра замещает жизнь и как она – игра – играет с нами. Лично для меня этот опыт оказался чрезвычайно важным. Если же мне удастся донести эту формулу до кого-то из моих читателей, а он сможет ею правильно распорядиться, я буду совершенно счастлив.

В сущности, мой трактат о том, что человек должен понимать, о чем он может знать и что ему следует думать. Впрочем, хотя, как мне кажется, ответы на эти вопросы и найдены в основном окончательно, задача не может считаться решенной. И все это только лишний раз свидетельствует о том, как мало проку в ответах, пусть они будут самыми замечательными, если это только ответы.

Андрей Курпатов

Санкт-Петербург, 2000 г.

Благодарности

Позволю себе поблагодарить тех, кому обязан появлением трактата.

Сомневаться и быть последовательным в своем сомнении меня научил Людвиг Витгенштейн. Работать с материалом, не страшась парадоксов, избегая взывающих о себе допущений, меня научил Лев Выготский.