— Из ваших слов я заключаю, что живется ему одиноко.

— Да, я это сознаю. Но больше мы ничего не можем для него сделать. Родственников у него нет, близких друзей тоже. А в последнее время в связи с переизбытком пациентов я не имел возможности уделять ему много времени и даже регулярно бывать у него.

Рука сестры Барбары затеребила четки, и она еще раз глубоко вздохнула.

— Можно мне повидать его?

Доктор Клейборн замер и уставился на нее.

— Зачем?

Она заставила себя выдержать его взгляд.

— Вы сказали, что ему одиноко. Разве это не достаточная причина?

Он покачал головой.

— Поверьте мне, я понимаю, что вы сочувствуете ему…

— Дело не только в этом. Это наше призвание. Именно за этим мы и пришли сюда с сестрой Кьюпертайн. Чтобы помогать беспомощным, подружиться с теми, у кого нет друзей.

— А может, и обратить их в свою веру?

— Вы доверяете религии? — спросила сестра Барбара.

Доктор Клейборн пожал плечами.

— Мои взгляды не имеют значения. Но я не могу подвергать опасности здоровье моих пациентов.

— Пациентов? — Теперь ее ничто не сдерживало, и она заговорила быстро. — Если бы вы были способны к сопереживанию, вы не думали бы о Нормане Бейтсе как о пациенте! Он человек — бедный, одинокий, растерянный человек, который даже не понимает толком, почему его держат взаперти. Он знает только одно: никому нет до него дела.

— Мне  есть.

— Вот как? Тогда дайте ему возможность узнать, что и другим тоже.

Доктор Клейборн еле заметно вздохнул.

— Хорошо. Я отведу вас к нему.

— Благодарю вас.

Когда они шли через холл к боковому коридору, ее голос смягчился:

— Доктор…

— Да?

— Простите меня за то, что я проявила такую настойчивость.

— Не стоит извиняться. — Доктор Клейборн в свою очередь тоже заговорил мягче. Здесь, в темноте коридора, он вдруг показался ей усталым и опустошенным. — Иногда полезно, когда на тебя наседают. Снова ощущаешь адреналин. — Он улыбнулся, остановившись перед двойной дверью в дальнем конце коридора. — Вот мы и пришли. Это библиотека.

Сестра Барбара глубоко вздохнула — во всяком случае, попыталась это сделать в третий раз за день. Воздух был сырой, теплый, абсолютно неподвижный, и тем не менее ощущалось какое-то движение, какой-то трепещущий, пульсирующий ритм, притом такой сильный, что у нее закружилась голова. Она невольно потянула руку к четкам и только тогда поняла, в чем дело. Это стучало ее сердце.

Доктор Клейборн быстро взглянул на нее.

— С вами все в порядке?

— Разумеется.

В глубине души сестра Барбара не была в этом уверена. И зачем она настояла? Сочувствие ли движет ею или просто глупая гордость — гордость, ведущая в никуда?

— Вам не стоит ни о чем тревожиться, — сказал доктор Клейборн. — Я иду с вами.

Ее волнение немного улеглось.

Доктор Клейборн повернулся, и дверь распахнулась.

И они оказались в паутине.

Именно в паутине, отметила она про себя. Полки тянулись от середины комнаты точно нити, сплетенные пауком.

Они прошли вдоль темных рядов полок, тянувшихся по обеим сторонам помещения, туда, где под тусклым светом флюоресцентной лампы, стоявшей на письменном столе, находился центр паутины.

Из-за стола поднялась фигура паука.

У нее снова учащенно забилось сердце. Словно издалека до нее донесся голос доктора Клейборна:

— Сестра Барбара, это Норман Бейтс.

3

Увидев, как в библиотеку заходит пингвин, Норман в первое мгновение подумал даже, что, возможно, он и вправду безумен?

Но только в первое мгновение.