Арренсуэло пытался унять доносчика напоминанием, что не следует будить
лихо, пока оно спит, что в данной ситуации протесты и умозрительные
рассуждения Фрея Луиса - всего лишь игра воображения.
- Игра воображения! - Фрей Луис рассмеялся. - А разве приговор дону
Педро не игра воображения, позволяющая ему избегнуть более сурового
наказания, которое, возможно, его еще ждет?
Он заявил это при большом скоплении людей в монастыре, в его словах
чувствовалась явная угроза. К тому же рвение и страсть доминиканца
произвели сильное впечатление на слушателей: они сочувственно восприняли
его слова.
Кардинал был сильно раздосадован. Но природная мудрость побудила его
скрыть свои чувства: на стороне противника - правда, а досада - плохой
помощник в делах. Он призадумался, не говоря ни слова, чтоб не выдать свое
огорчение.
Наконец он позволил себе улыбнуться доброй не без лукавства улыбкой.
- Мне сообщили из Сеговии, что местный инквизитор веры тяжело болен и
требуется преемник. Я сегодня же обсужу назначение на эту должность Фрея
Луиса Сальседо. Его рвение и кристальная честность - залог успеха. Он
отбудет в Сеговию тотчас по принятии решения.
Но предложение, разрешавшее, по мнению кардинала, все трудности, явно
испугало Фрея Хуана.
- Фрей Луис расценит новое назначение как попытку устранить неугодного
свидетеля - попытку подкупить его, чтобы он замолчал. Он будет пылать
разрушительным праведным гневом, который ничто не сможет потушить.
Кардинал понял, как справедливо замечание Фрея Хуана, и вперился
взглядом в пустоту. Итак, монах, ревнитель правды, грозится свести на нет
все его усилия, если пыткой не удастся вырвать нужного признания у женщины.
Отныне на это вся надежда.
Внезапно без вызова явился секретарь. Кардинал раздраженно отмахнулся
от него.
- Не сейчас! Не сейчас! Вы нам мешаете.
- Послание короля, ваше высокопреосвященство.
Заметив недоумение на лице кардинала, секретарь пояснил: служители
инквизиции привели человека, который был при оружии во время аутодафе,
потому что послан королем с посланием к Генеральному инквизитору. Послание
он должен вручить лично.
Пропыленный, измученный и небритый, сэр Джервас был представлен
кардиналу. Он еле держался на ногах. Его глаза, воспаленные от бессонницы,
запавшие, окруженные тенями, блестели неестественным стеклянным блеском, а
походка была шаткой от усталости.
Кардинал, человек гуманный, отметил все это про себя.
- Вы очень торопились, я вижу, - сказал он, то ли спрашивая, то ли
утверждая свои наблюдения.
Джервас поклонился и вручил ему письмо. |