Когда было нечего делать, он снимал его с запястья и наматывал на кулак левой руки гладкой стороной кверху.

Именно этим он и занимался теперь по дороге в Либревиль. В правой руке у него был нож с шестидюймовым клинком и костяной ручкой, которым он умел орудовать так лихо, что тот оказывался на своем месте в спрятанных в рукаве ножнах быстрее, чем жертва успевала сообразить, что наступила смерть. В размеренном ритме лезвие двигалось вперед‑назад по натянутой поверхности кожи, и, заточенное как бритва, становилось еще острее. Эта работа успокаивала нервы. Правда, раздражала всех остальных, но никто никогда не жаловался. Как никто, кто знал этого низкорослого человека с тихим голосом и грустной улыбкой, никогда не решался затеять с ним ссору.

Зажатым между Лангаротти и Шенноном оказался самый старший из компании. Немец. Курту Земмлеру было сорок, и это именно он еще в начале действий на территории анклава придумал эмблему в виде черепа со скрещенными костями, которую носили наемники и их африканские помощники.

И ему же удалось очистить пятимильный сектор от федеральных войск, обозначив линию фронта шестами, на которые были надеты головы федеральных солдат, погибших днем раньше.

Спустя месяц его участок фронта оказался самым тихим из всех.

Родился в 1930 году, воспитывался в гитлеровской Германии.

Сын мюнхенского инженера, который погиб на русском фронте, сражаясь в дивизии «Мертвая Голова». В возрасте пятнадцати лет, пламенный последователь Гитлера, как почти все молодые люди страны в последние годы гитлеровского правления, он командовал небольшим отрядом детей младше него и стариков, кому было за семьдесят. В его задачу входило остановить колонны танков генерала Джорджа Пэттона при помощи одного фауст‑патрона и трех винтовок. Неудивительно, что это ему не удалось, и он провел отрочество в Баварии под американской оккупацией, которую ненавидел. Ему досталось немного и от матери – религиозной фанатички, которая мечтала сделать из него священника. В семнадцать он убежал из дома, перешел французскую границу в районе Страсбурга и завербовался в Иностранный Легион на призывном пункте, расположенном в Страсбурге для того, чтобы перехватывать беглых немцев и бельгийцев. После года в Сиди‑бель‑Аббесе он ушел с экспедиционным корпусом в Индокитай. Спустя восемь лет, в правлении Дьен Бьен Фу, с легким, вырезанным хирургами Турана (Дананга), лишившись, к счастью, возможности наблюдать окончательный позор в Ханое, он был отправлен обратно во Францию. После выздоровления его послали в Алжир в ранге старшего сержанта самого элитного во французской колониальной армии Первого иностранного парашютного полка. Он был одним из немногих, кто уже дважды пережил полное уничтожение 1‑го ИПП в Индокитае, когда тот разросся от батальона до полка. Он уважал только двоих: полковника Роже Фолька, который служил в Иностранной парашютной роте еще в те времена, когда их разбили в первый раз, и командующего Ле Бра, другого ветерана, который теперь возглавлял Республиканскую Гвардию Республики Габон, храня для Франции богатую ураном страну.

Даже полковник Марк Роден, под началом которого ему довелось служить однажды, потерял в его глазах авторитет после окончательного крушения ОАС.

Земмлер был в составе 1‑го ИПП, посланного на верную погибель во время путча в Алжире, после чего полк и был распущен раз и навсегда Шарлем де Голлем. Курт следовал повсюду за своими французскими командирами и позже, арестованный в Марселе в сентябре 1962 года сразу же после получения Алжиром независимости, два года просидел в тюрьме.

Четыре ряда нашивок за участие в боевых операциях сослужили ему дурную службу. Очутившись на улице в 1964 году, впервые за последние двадцать лет, он повстречал своего сокамерника, который предложил принять участие в контрабандной афере на Средиземном море. В течение трех лет, не считая года, проведенного в итальянской тюрьме, он переправлял спирт, золото и изредка оружие с одного конца Средиземного моря на другой.