Едет он, повернётся назад, глянет на солдатские лица:

— То-то, служивые, нелегка солдатская служба. Как же вам пеши за конным!

— Давай, давай, борода, — отшучиваются солдаты. — Знай своё дело.

Идут солдаты версту, десять, пятнадцать вёрст.

«Эка сколько отмерили, — прикидывает Агафон. — Коню бы отдых, да и солдаты, поди, устали».

— Оно бы, служивые, отдых нужен.

— Давай, давай, борода, — посмеиваются солдаты. — Знай своё дело.

Прошли ещё без малого десять вёрст. У Агафона на чём сидит уставать стало. Конь пошёл вяло. Крутится мужик на седле, на солдат то и дело косится.

— Оно бы, служивые… — опять начинает Охапка.

Перебивают солдаты:

— Терпи, бородатый.

Прошли ещё версты три. И вдруг заупрямился, остановился крестьянский конь. Слез Агафон на землю, от долгой езды шатается.

Рассмеялись солдаты:

— Тебе что же, верхом наскучило?

— Променажу душа желает.

— Шило небось в седле?

— Ну вас к дьяволу! — огрызнулся Охапка.

Постояли солдаты минутку, тронулись дальше в путь. Тащится Агафон сзади, за узду коня волочёт.

— Но-о, ленивый! Ноги твои еловые…

Выбивается мужик из последних сил.

Дошли солдаты до нужного места. Разузнали, что надо. Повернули назад:

— Ну, борода, собирайся.

— Помилуйте, братцы! — взмолился Охапка. — Коня пожалейте.

Улыбнулись солдаты:

— Ладно, сами назад дойдём.

Тронули, не мешкав, солдаты в обратный путь. Остался Охапка один. Лежит на траве у дороги. Тело ломит, в ногах гудит.

— Эко дело, — качает головой крестьянин. — Коня загнали. Сам в мыле. Ну и солдаты!

КРИК В ТУМАНЕ

В белорусских сырых местах у реки Коноплянки сошлись на рассвете в низинке две гренадерские роты. Рота русских и рота французских солдат. Рукопашный взыгрался бой.

От реки потянулся туман. Придвинулся к месту боя. Осел, окутал, прикрыл солдат.

Бьётся солдат Нерытов. Где свой, где чужой — разобрать трудно. То справа французская речь, то слева, то сзади, то спереди. И русские голоса то тут, то там, то пропадут, то рядом совсем объявятся. Перемешались в бою солдаты.

И вот показалось Нерытову, что русские дрогнули. Побежали рядом солдаты. Соображает Нерытов: «Э, если такое дело, тут и сам не плошай».

Увязался он за бегущими.

— Подождите, — кричит, — ребята!

Да где уж тут ждать. У страха ноги что крылья. Мчат гренадеры с оленьей прытью.

— Братцы! Родимые! — надрывает глотку солдат.

Страшно ему отставать.

Однако чем громче кричит Нерытов, тем только солдаты бегут быстрее.

— Лешие… — ругнулся солдат. Прибавил он шагу.

Пробежали с версту. Хоть и взмок Нерытов до нитки, а всё же догнал бегущих. Всмотрелся в солдатские спины: у русской пехоты мундиры тёмно-зелёного цвета, а у этих, о господи, — синие. «Так это ж французы», — понял солдат.

Совестно стало Нерытову. Ясно ему, кто дрогнул на месте боя. Понятно и то, почему не подождали его солдаты: он же русским криком врагов пугает.

Развеселился от мысли такой солдат. Страх пропал, словно и вовсе такого не было.

Смышлёным оказался Нерытов. Забежал он правее французов.

— Братцы! — кричит. — Тут они. Тут. Заходи, окружай, родимые!

Услышали французы крики правее, свернули с прямого пути.