|
Посидел на полу. Когда немного отпустило, ползком двинулся к кухне. Очень не хотелось помирать, не выпив стакан воды. Добрался, дотянулся, придерживая рукой готовое выпрыгнуть из груди сердце. Напился. И вдруг вспомнил анекдот из еврейской жизни, которые коллекционировал его тесть, Иосиф Самуилович. Тысячи полторы экземпляров было в коллекции, по два, а то и по три на каждый случай жизни. Вот этот самый: умирает старый еврей, стоят у кровати многочисленные дети. «Сколько денег на вас потрачено, сколько сил, – вздыхает умирающий. – Ничего не жалел, чтобы было кому стакан воды подать. Вот умираю, а пить не хочется».
И отпустило, спасибо незабвенному Иосифу Самуиловичу, выручил. Обратно в спальню шел хоть и по стеночкам, но уже не ползком. Тихон за ним, хвостиком, почти успокоившийся. Первым вспрыгнул на кровать, потоптался, довольный – хозяйка запрещала, но вот где она? Без нее вообще отлично. Подождал, пока, тяжело ворочаясь, устроится хозяин, забрался в уютную щель между подушками, вытянулся длинной колбасой… – Слушай… – толкнул его в бок Евгений Германович. – Задание тебе на ночь. Хватит сопли на кулак мотать. Раз я не помер ни сегодня, ни в тот раз, значит, надо срочно придумать смысл жизни. Мне. Ну и тебе заодно. Хотя бы на неделю вперед. Понял? Думай. И я думать буду. Все равно не усну, проверено. И ошибся. Уснул хоть и под утро, тяжелым и вязким, но все таки сном. Из которого его выдернула Надежда Петровна, немилосердно трясшая за плечо и толкавшая в спину. Взъерошенный кот возмущенно наблюдал за вторжением, отодвинувшись на безопасное расстояние.
– ЕвгеньГерманыч! А ЕвгеньГерманыч! Вы живой, нет? – причитала соседка. – Ах ты, Господи! Просыпайтесь, или мне опять скорую вызвать? Вы выпили, что ли? Или вам плохо? Двенадцать уже, а вы спите и не откликаетесь! – Живой я, живой, – с трудом разлепив глаза, – пробормотал Евгений Германович. И порадовался, что голос его слушается, не то, что ночью. – Просто ночь не спал, вот и… А вы как сюда? Спохватившись, он натянул одеяло до подбородка и, кажется, даже покраснел, вспомнив про любимые безразмерные семейные трусы, игравшие роль пижамы. Трусы были в игривых сердечках с глазками и с распростертыми для объятий ручками. Анна подарила и всегда над ними сама же и смеялась. – Я пришла… Обед вам… А вас нету. То есть вы есть, но я то подумала… И испугалась. Мало ли, – исчерпывающе объяснила соседка. – А. Ну да, спасибо. Вы идите, я сам, – Евгений Германович постарался быть вежливым, но убедительным. Не подействовало. Соседка не изъявила ни малейшего намерения покинуть спальню, пока он не даст ей честное слово, что сейчас, вот немедленно, встанет, умоется и придет на кухню завтракать… то есть обедать. Слово пришлось дать. А значит, пришлось вставать, преодолевая головокружение, тащиться в душ, бриться – все таки предстоял завтрак с дамой. После контрастного душа Евгений Германович почувствовал себя ну почти бодрячком. Из кухни чудесно пахло яичницей и какой то выпечкой, и он вдруг понял, что зверски голоден, потому что вчера, съев тощий больничный завтрак, больше ничего и не ел, не хотелось. Надежда Петровна хлопотала на кухне. На этот раз она была одета просто таки нарядно – в сарафан чудесной расцветки (синие розы по коричневому фону) и синие хлопчатобумажные носочки в тон. С собой она принесла свежеиспеченные оладьи и миску со сметаной, а на сковороде шипела яичница с колбасой. Хозяин дома едва не захлебнулся слюной, и все отговорки вроде «спасибо я сам, мне ничего не надо» тоже проглотил. – Вам чай или кофе сделать? – деловито уточнила кулинарная фея, порхая от плиты к столу круглым воздушным шариком. – Ммм, – согласился на все сразу Евгений Германович. |
