– В истории края, граничащего с нашим княжеством, князь Влад известен как кровавый, страшный человек. Он известен под именем Дракулы.

Хозяин гостиницы потерял сознание от своей смелости и по чистой случайности остался стоять на ногах.

– Так бы сразу и сказали – Дракула! – с вызывающей (специально) громкостью произнес я. – А мадам Ева – родственница Дракулы?

– Умоляю, тише, вы меня можете убить этими словами.

– В самом деле, эту чушь лучше нести шепотом, – аффектированно прошептал я. С впечатлительным «трактирщиком» пора было кончать. – Вы что же, сами видели мадам Еву?

– Собственными глазами.

– В тот приезд?

– В тот, в тот. И, будучи довольно молодым человеком, пленился. Ходил по улицам без памяти чувств. Но, происходя из сословия… вы меня понимаете, не имея даже тени шансов…

– То есть как, – вскричал я, радуясь, что поймал его на очевидной глупости, – «будучи молодым человеком»?!

– Именно, мсье Пригожин, это было перед последней Русско-турецкой войной.

– Русско-турецкой?

– Да, в 1877 году. Она была прелестна. Я бы совсем сошел с ума, но меня отрезвили эти слухи. Они усилились, когда в Чаре нашли два мужских трупа с характерными ранками на шее и обескровленные совершенно.

Он надоел мне нестерпимо.

– О Балканы, Балканы! Так вы утверждаете, что мадам Ева была в 1877 году прелестной молодой женщиной? Лет двадцати – двадцати пяти?

– О, мсье Пригожин, была, была прелестной!

– Как же она должна выглядеть теперь, в году 1914-м?

Он замолк. Началась мучительная возня морщин на лбу. Старик был смущен, а я не желал быть великодушным.

– Мне довелось побеседовать с нею час примерно назад и видеть ее, стало быть, своими собственными глазами. Она не юна уже. Вместе с тем я убежден, что если она и участвовала в той войне, то на стороне мокрых пеленок.

Саловон смотрел мимо меня. Надо признать, весьма тупо.

– Как хотите, дорогой мой, передо мною встает выбор: или верить вашим сбивчивым словам, или своим голубым глазам.

– Знаете, мсье Пригожин, вы не могли видеть мадам Еву. У меня есть сведения, что она еще не приехала. Ее ждут к вечеру, к самому приему.

– А с кем же я тогда разговаривал? От кого получил приглашение? – спросил я и, естественно, расхохотался.

И снова стук в дверь.

Нетерпеливый, даже наглый. Это не слуга.

Я вымолвил «войдите» уже ему в лицо. Высокому, плечистому, отчаянно усатому офицеру. Погоны, правда, отсутствовали, но китель не давал обмануться. Отставники часто шьют себе такие. Выправка соответствовала амуниции. Что немного портило его внешность, так это рваная и приблизительно сросшаяся ноздря. Рвать ноздри? Кажется, такого наказания давно нет нигде в Европе.

– Алекс Вольф, – представился он чуть-чуть угрожающе. Сзади на сапогах у него богато звякнуло. Шпоры по своей лихости годились в родственники усам.

– Пригожин.

– Являюсь вашим соотечественником, мсье. Ввиду этого обстоятельства позволил себе вот так, по-простому, с визитом.

– Вольф? – зевнул я – Соотечественник? Говорят, правда, что встречаются немцы, носящие фамилию, например, Иванов… Впрочем, есть у меня один знакомый немец по фамилии Вернер… – Я понял, что не знаю, к какой мысли хочу вывести эту речь, но гость, кажется, достаточно понял ее для того, чтобы оскорбиться. И за Вольфа, и за немцев.