В хороших знакомых Герасимовой ходил сам Яков Агранов – с 1929 года начальник Секретно-политического отдела, который лично курировал творческую среду по линии ГПУ еще с начала двадцатых годов. И это именно он придумал в советских условиях создавать богемные салоны, которые функционировали под колпаком ГПУ. Такие салоны содержали, например, Лиля Брик (любовница В. Маяковского), Зинаида Райх (супруга В. Мейерхольда) и другие «светские львицы» того времени. Вот как об этом писал музыкант из вахтанговского театра Борис Елагин:

«…Московская четырехкомнатная квартира В. Э. Мейерхольда в Брюсовом переулке стала одним из самых шумных и модных салонов столицы, где на еженедельных вечеринках встречалась элита советского художественного и литературного мира с представителями правительственных и партийных кругов. Здесь можно было встретить Книппер-Чехову и Москвина, Маяковского и Сельвинского, знаменитых балерин и певцов из Большого театра, виднейших московских музыкантов, так же как и большевистских вождей всех рангов, за исключением, конечно, самого высшего. Луначарский, Карахан, Семашко, Енукидзе, Красин, Раскольников, командиры Красной армии с двумя, тремя и четырьмя ромбами в петлицах, самые главные чекисты: Ягода, Прокофьев, Агранов и другие – все бывали гостями на вечеринках у Всеволода Эмильевича. Веселые собрания устраивались на широкую ногу. Столы ломились от бутылок и блюд с самыми изысканными дорогими закусками, какие только можно было достать в Москве. В торжественных случаях подавали приглашенные из „Метрополя“ официанты, приезжали цыгане из арбатского подвала, и вечеринки затягивались до рассвета. В избранном обществе мейерхольдовских гостей можно было часто встретить „знатных иностранцев“ – корреспондентов западных газет, писателей, режиссеров, музыкантов, наезжавших в Москву в середине и в конце двадцатых годов.

Атмосфера царила весьма непринужденная, слегка фривольная, с густым налетом богемы, вполне в московском стиле времен нэпа. Заслуженные большевики, командиры и чекисты ухаживали за балеринами, а в конце вечеров – и за цыганками, иностранные корреспонденты и писатели закусывали водку зернистой икрой и вносили восторженные записи в свои блокноты о блестящем процветании нового коммунистического общества, пытаясь вызывать на разговор „по душам“ кремлевских комиссаров и лубянских джентльменов с четырьмя ромбами на малиновых петлицах. Тут же плелись сети шпионажа и политических интриг.

Сейчас может создаться впечатление, что квартира Мейерхольда была выбрана руководителями советской тайной полиции в качестве одного из удобных мест, где с помощью всевозможных приятных средств, развязывающих языки и делающих податливыми самых осторожных и осмотрительных людей, можно было с большим успехом „ловить рыбку в мутной воде“…»

Но вернемся к Якову Агранову. Почему он вспомнился применительно к истории Зои Федоровой? Дело в том, что в 1921 году он по совместительству с работой в ВЧК был секретарем Малого Совнаркома. Там он познакомился с бывшим его председателем (1918–1920) Мечиславом Козловским (соратник Ф. Дзержинского), который был женат вторым браком на Софье Вахтанговой, сестре режиссера и актера Евгения Вахтангова. Благодаря этому Агранов стал вхож в театральную среду и знал не только Вахтангова, но и его учеников – например, Юрия Завадского, который в 1924 году открыл свою театральную студию, в которую в 1928 году и была принята Зоя Федорова. Принята, как принято считать, на основе творческого конкурса. Нисколько не умаляя ее актерского таланта, все же предположим, что и без постороннего вмешательства дело тут не обошлось. Если эта версия верна, то тогда осведомитель Зоя Федорова должна была из агентурного аппарата Информационного отдела перейти в агентурный аппарат Секретно-политического отдела, а именно – в штат агентов 4-го отделения (в СПО тогда было четыре отделения), которое занималось агентурно-оперативной работой в органах печати, театрах и т.