– Ах, дорогой мой повелитель, как же я стосковалась по тебе, как я стражду рассеять твои заботы и печаль, каковые многократно умножатся в тот роковой день, когда чело твое увенчает российская корона. Я одна твой истинный друг, только я готова бескорыстно помочь тебе в трудах твоих.

Князь судорожно вздохнул и, словно загипнотизированный, повторил:

– Да, ты одна мне друг. – Но тут же опомнился: – Нет-нет, есть еще один человек великий, который мне всегда помощью служил и примером.

– Да, да! – привзвизгнула Воронцова. – Это великий Фридрих Прусский! Он мне такую дивную шкатулочку музыкальную прислал, что неможно глаз отвесть. Там такие куколки красивые менуэт танцуют, что сердце само заходится. Музыка столь сладостная играет, что и слез не удержать. Предивную механику прусские мастера измыслили, таковой в этой варварской стране не изыскать и в тысячу лет. И король великий подлинное благодеяние оказал, прислав сей образец совершенства, чтобы возвеселилась душа!

Петр Федорович судорожно вздохнул, потому что проникновенные слова графини были созвучны самым тонким струнам его души. Ах, когда он только мог оказаться в благодатном подданстве прусском, отринув прочь всю мерзость и запустение российское! Всесжигающее пламя страсти вспыхнуло в нем, он подскочил к графине и так сжал ее в своих объятиях, что она вскрикнула жалобно.

– Ты всегда была моим самым верным другом, – прорычал он, потому что животная страсть полностью овладела всем его существом и туманила голову, великий князь уже не мог сдерживаться. – Я никогда не забуду того, ведь я пока что беспомощен и беден… Но берегитесь, лукавцы! Придет день, и я стану императором! И настанет день расплаты со всеми, кто меня презирает, кто прусское ненавидит!

– Но пока что надо ждать! – прервала его графиня. – Наш час еще не пришел, однако он придет неминуемо. И я всегда буду помнить в великом императоре своего друга. – Она потеснее прижалась к великому князю, так, что он полностью ощутил теплоту ее тела. – Ты для моего сердца все, утешать и веселить тебя – мое наивысшее блаженство и предназначение. Ах, если бы не корона, которая неизбежно похитит тебя, друг сердечный.

Ее волнующаяся грудь коснулась груди Петра Федоровича, и он уже не мог совладать с собой. Сдавленный хрип вырвался у него из горла, он схватил графиню за плечи и резким движение нагнул вперед. Путаясь в завязках, спустил тесные панталоны и толкнул графиню лицом на узорчатый столик. Далее скромность повелевает нам удалиться, хотя отнюдь не все были столь скромны. Один зритель происходившего таки имелся, однако он в том не признался бы и на дыбе.

Раскрасневшийся великий князь поддерживал едва не падавшую от изнеможения графиню, бормоча:

– Ты всех прекрасней, ты и только ты… Ты умеешь приводить меня в восторг чарами своей любви, и неужели я должен отказаться от тебя теперь, когда получил право наслаждаться всем, что есть прекрасного в этом мире? Неужели мне нельзя будет иметь награду за все мои хлопоты и заботы о государстве? Нет, нет, пусть говорят что угодно, но ты останешься со мной! Тайно? Нет, явно! Я повелитель, я император, мне дозволено все. Я изгоню эту ядовитую ехидну, именующую себя моей женой. Разве дед мой не волен был короновать, кого похочет?! Так я и могу даровать корону всякой, кто будет со мною в моих трудах на благо королевства Прусского.

И опять звериное рычание вырвалось из его груди. В глазах Воронцовой блеснул хищный огонь, однако, лишь графиня повернулась к великому князю, он тут же пригас. Она медленно высвободилась из объятий Петра Федоровича и гибким движением опустилась перед ним на колени, прошептав:

– Ты мой господин и повелитель, делай со мной, что хочешь!

Впрочем, делать начала именно она, и то, что делала Лизанька Воронцова, вознесло великого князя к новым вершинам блаженства.