|
Те тоже веруют в бога единого, а тамплиеры вообще сатане поклонялись. И кто знает, что таится в душах графов Шуваловых. Однако ж мы сейчас не об этом. Королю прусскому стало доподлинно известно, что генерал-фельдцехмейстер Шувалов тайно формирует в губерниях, далеких от пригляда монаршего, отдельный корпус, называя его корпусом Обсервационным. Слухи бродят, будто Шувалов какие-то для него особливые орудия изобрел. Но то и подозрительно. Разве в России можно что изобрести? Это ведь не европейская страна, споспешествующая наукам. В своем послании король Фридрих указует, что корпус сей будет подчиняться одному только генералу-фельдцехмейстеру и главноначальствующему над армией, а сие есть самый верный признак янычарства. Да и разве можно вообще доверяться русскому солдату? Вот вы, ваше высочество, только потому и живете спокойно, что вас ваши голштинцы охраняют. Более ни на кого в этой варварской стране опереться нельзя.
Великий князь поник головой. – Вот тут вы правы, барон. Я одинок, я так одинок, что и помыслить неможно. Ах, если бы мне разрешили перевести из Голштинии еще несколько полков моей гвардии. Ну почему в России нет обыкновения заводить войско наемное? Вон у того же Фридриха саксонцы и баварцы преотменно воюют, понятно, под строгим приглядом профосов. А вот государыня императрица все мои прожекты на сей предмет отвергала, не рассматривая. Нет, когда я стану императором, все переменится категорически! Я не буду больше отрывать землепашца от исконного его занятия, я запрещу это! Воевать будут голштинские солдаты. Великая Голштиния станет истинным оплотом ничтожной России! – Но как быть с шуваловскими янычарами? – вкрадчиво напомнил Брокдорф. – Надо пресечь это опасное начинание. Шувалов оправдывает это войной с Пруссией, но таковые объяснения не более чем жалкие увертки. Какая может быть война, если эти покусители благополучию трона угрожают? Нет, такие солдатики для вашего высочества куда страшнее, чем все пруссаки, вместе взятые, даже под водительством короля Фридриха… – Который такую механику предивную прислал, – встряла Лизанька. – А еще он обещал, как только замиримся, птичку прислать механическую, сообразную натуре. Оная птичка должна крылышками махать и петь сладостно. Ах, душа моя, поговори с государыней-матушкой, пусть замирится поскорее. Что нам Пруссия, уж очень мне птичку хочется. – Ты права, права, свет очей моих. Давно пора прекратить эту ненужную, бессмысленную войну, докучающую великому человеку. – Муть отошла от глаз, и Петр Федорович даже заговорил внятно: – Как только я стану императором, то сразу положу конец кровопролитию и приструню зарвавшихся генералов. Берегитесь, волки хищные! Берегитесь! – Так пропишите Конференции, дабы та новации графа Шувалова пресекла, – как бы вскользь предложил Брокдорф. Но во взбаламученной голове великого князя прокрутились новые колесики, и он вдруг неожиданно воскликнул: – Однако ж закон должен быть превыше всего. Даже оные преступники не должны быть каре подвергнуты иначе как после доказательств. Вот вы, барон, обвинили Шуваловых. Ежели они виноваты, пощады им не будет, но доказать вы можете? Брокдорф замялся: – То доподлинно известно… – Нет, барон, этого мало. – И тут же великий князь снова вскочил было, и снова полуспущенные панталоны его остановили. – Я пошлю туда своих офицеров, они все точно установят, доложат, и тогда… Тогда я им ужо! Брокдорф расплылся в довольной улыбке: – Вот решение истинного владыки! Справедливость превыше всего. А я сам подберу офицеров и надлежащие дирекции им выдам. Он незаметно подмигнул Воронцовой, и та понятливо налила еще один изрядный бокал венгерского, тут же подав его великому князю. Петр Федорович с минуту разглядывал бокал, непонятно как оказавшийся у него в руке, потом решительно его осушил, жадно облизнулся и протянул бокал графине: – Еще! Та с еле заметной усмешкой подлила еще вина. |
