Ну, взял он бутылку и пошел по городу. А куда тут у вас в Москве идти?..

Москвичи усмехнулись, Фил разлил водку в рюмки. Позняк продолжал:

— Так как идти некуда, отправился он на Красную площадь. Смотрит — мавзолей стоит. И никого нет. Караул тогда уже сняли. Двери нараспашку. Мент бродит метрах в ста. Заходит. Пусто! Он потом рассказывал, что и представить такого не мог — чтобы в мавзолее пусто было, один Ленин лежал. Он походил-походил вокруг гроба… И начал бутылку открывать. Ну, просто ему выпить захотелось, а где — без разницы было. Откупорил водку и стал пить. Прямо из горла. И минут за пять он полбутылки и засандалил. Пробкой заткнул, походил еще, снова приложился и тут голоса услышал. Какие-то японцы явились…

— И дальше что?

— Да ничего. Вышел он, вдоль стены прошелся, там еще глотнул, потом в собор Василия Блаженного подался — реставрировали его тогда, там тоже выпил, а последний глоток уже на Лобном месте сделал. Тут бутылка и кончилась.

— М-да… — озадаченно протянул Филатов. — Историческая личность этот твой журналист…

— И не говори, Юра, — подтвердил Позняк. — Он вечно в истории влипает. Вот вы когда-нибудь слышали, чтобы мужик в гинекологии лежал?

— Чего? — переспросила Галя. — Как лежал? Он что, на «сохранении» был, что ли?

— Это его женка была на «сохранении». А он к ней пьяный в дугу заявился. И прямо в палате вырубился. Что с ним делать? Женка его на свою кровать положила, с головой укрыла и ходит, молится, чтобы медсестра не зашла.

Все захохотали, представив всю пикантность ситуации.

— А соседки что же? Или она одна лежала?

— Да нет, там еще три тетки были. Ну, так они с пониманием отнеслись. Он там, понимаешь, брюки обрыгал, так они его раздели и прямо в трусах положили.

Филатов уже не мог продохнуть от душившего смеха:

— Елы-палы… ноги волосатые из-под одеяла… в гинекологии… Так и обошлось?

— Часа три он там отдыхал. Потом проспался и домой пошел. А женка дочку родила. Маргаритой назвали.

Ближе к ночи пьянка утратила всякую схему, тему и идею. И превратилась в классическую люмпенскую пьянку, когда все безобразно ужрались, каждый бубнит себе под нос, не замечая окружающих, кто-то путает угол комнаты с туалетом, пол пьющих уже не имеет никакого значения, а съеденное и выпитое так и норовит попроситься наружу.

И был вечер, и было утро. День второй.

Воскресным утром Филатов проснулся оттого, что ощутил непонятную тяжесть, придавившую его к дивану. Спихнув с себя чье-то тело, хрюкнувшее и захрапевшее, он с трудом разлепил глаза и попробовал вспомнить: а что вчера такое было? Память возвращалась с трудом. Приподнявшись на локтях, Фил огляделся и решил, что могло быть и хуже. Во всяком случае, комната была на месте, запахов крови и тления (а он слишком хорошо их знал) не чувствовалось, пожара тоже не произошло. Значит, все в порядке.

Фил лежал с краю, посредине вытянулось тело Гали, у стены похрапывал белорусский гость. Сосед Коля, очевидно, смог доползти до своей квартиры. Короче, все было как всегда. «Пора вставать», — подумал Юрий и в два приема поднялся с постели. Подошел к столу, налил рюмку водки, выпил. Почти сразу опрокинул и другую.

«На этом все», — твердо решил он. — Эти пусть опохмеляются сколько влезет, а мне хватит».

То, что сегодня пить ему больше не следует, Филатов чувствовал интуитивно. Это была только часть сложного комплекса предчувствий, которые всегда посещали его незадолго до важных событий, способных сильно повлиять на его дальнейшую судьбу.

ГЛАВА 5

Предчувствие редко обманывало лейтенанта запаса Юрия Филатова.