И так как она не знала о замене Кадди Гусенком Джибби и не могла даже догадываться об этом, удивление и негодование почтенной леди достигли такого предела, что ни извинения, ни объяснения управителя и дворецкого не смогли помочь делу. Засим, возмущенная возгласами и зубоскальством толпы и готовая обрушить свой гнев на упрямого пахаря, которого так неудачно замещал Джибби, она скомандовала поспешное отступление. Большинство окрестных помещиков также тронулось в путь, и злосчастное происшествие, приключившееся с воинством Тиллитудлема, долго веселило их по дороге домой. Стали покидать место сбора и прочие ополченцы, которые разъезжались группами, состоявшими из попутчиков. Остались лишь те, кто показал меткость в стрельбе по «попке» и кому полагалось, в соответствии со старинным обычаем, распить, перед тем как расстаться, почетную чашу в честь своего капитана.

ГЛАВА IV

Всегда на ярмарках играл он,

Всегда бойцов увеселял он…

Оружье, шлемы – все сверкало,

Как самоцвет.

Кто ж грянет им напев удалый,

Коль Хебби нет?

«Элегия на смерть Хебби Симпсона»

Во главе группы всадников, направлявшихся в городок или, вернее, местечко, ехал на своей белой лошадке Нийл Блейн, городской музыкант; вооружение его составляли кинжал и палаш, а в руке он держал волынку, с которой свешивалось такое множество лент, что их хватило бы на полдюжины деревенских красавиц, принарядившихся ради ярмарки или проповеди. Многочисленные достоинства Нийла – а он был пригожим, статным, крепким малым с сильными легкими – доставили ему должность городского музыканта в (***) со всеми исконными ее правами и благами, а именно Музыкантским выгоном – участком земли площадью около акра, и поныне носящим то же название, – ежегодным жалованьем в пять мерков и ежегодно выдаваемым новым парадным костюмом присвоенного городку цвета; сюда еще присоединялись кое‑какие надежды на доллар в день выборов муниципальных властей, буде старшины смогут и пожелают оказать ему милость, а также право объезжать раз в году, ранней весной, всех значительных землевладельцев округи, с тем чтобы услаждать сердца слушателей своей музыкой, ублаготворять свое собственное их элем и бренди и выпрашивать в каждом поместье малую толику зерна для посева.

В добавление ко всем этим бесценным правам и привилегиям личные, а быть может, и служебные совершенства Нийла завоевали ему сердце хорошенькой вдовушки, содержавшей в то время лучший кабачок в городке. Ее покойный супруг был строгим пресвитерианином, и до того ревностным, что приверженцы этой секты называли его не иначе, как Гаем‑трактирщиком. Вот почему самых непримиримых из них глубоко возмутила профессия избранного его вдовою преемника. Но ее кабачок «Приют» сохранил, несмотря ни на что, свою несравненную славу, и большинство прежних его посетителей продолжало по‑старому отдавать ему предпочтение. К тому же новый трактирщик обладал счастливым характером, позволявшим ему приспособляться ко всем и каждому: внимательно следя за рулем, он ловко и уверенно вел свой утлый челн среди бушующих волн политической смуты. Этот хитрец веселого нрава, думавший исключительно о себе, с полным безразличием относился решительно ко всем спорам о церкви и государстве и помышлял лишь о том, как бы ублаготворить своих посетителей, независимо от их взглядов. Впрочем, его характер, а заодно и состояние всей страны читатель поймет и сам, если мы перескажем ему наставления, с какими Нийл обратился к своей единственной дочери, девушке лет восемнадцати, посвящая ее в хозяйственные заботы, бремя которых верой и правдой несла его жена и помощница, пока, за полгода до описываемых событий, достойную женщину не снесли на погост.

– Дженни, – говорил Нийл, в то время как девушка помогала ему снять волынку, – сегодня тебе предстоит впервые прислуживать посетителям, заменяя свою бесценную мать; славная она была женщина, приветливая, и все любили ее, и виги, и тори, и те, что с верхнего конца улицы, и те, что живут внизу.