Изменить размер шрифта - +
Только я их никого не вижу. Я ведь человек опытный, знаю, за сколько времени может искрошиться камень, сколько держатся цветы, будь они хоть пластмассовые. Знаю, откуда лезут сорняки, колючки и прочая пакость. Ну так вот: за этим склепом приглядывают как надо. И ходят часто. Да только я их никогда тут не заставал.

Карим снова задумался. Потом присел на корточки и взглянул на овальную рамку. Не поднимая головы, он сказал сторожу:

– Мне кажется, воры украли фотографию мальчика.

– Да ну? Что ж, может, и так.

– А вы помните лицо этого ребенка?

– Нет.

Карим выпрямился и, стягивая перчатки с рук, заключил:

– Сегодня приедет спецбригада, они снимут все отпечатки и следы. Так что намеченную церемонию придется отменить. Отговаривайтесь чем хотите – срочные работы, протечка водопровода, – но сегодня на кладбище не должно быть посторонних, ясно? И особенно журналистов.

Старик кивнул. Карим уже шел к воротам.

Где‑то вдали колокол лениво прозвонил девять раз.

 

9

 

До того как ехать в комиссариат и писать отчет, Карим решил снова заглянуть в школу. Солнце уже разбросало на крышам рыжие лучи. Сыщик опять подумал, что день обещал быть прекрасным, и от этой банальной мысли ему стало тошно. Войдя в школу, он спросил у директрисы:

– Не учился ли у вас тут в восьмидесятые годы мальчик по имени Жюд Итэро?

Женщина кокетливо промурлыкала, играя широкими рукавами своего кардигана:

– Уже взяли след, инспектор?

– Пожалуйста, ответьте мне.

– Ах да... Нужно проверить в архиве.

– Пошли посмотрим. Сейчас же.

Директриса снова привела Карима в свой кабинет‑оранжерею.

– Вы сказали, восьмидесятые годы? – переспросила она, водя пальцем по корешкам журналов на полке.

– Восемьдесят второй, восемьдесят первый и так далее, – ответил Карим.

Внезапно он почувствовал ее замешательство.

– Что случилось?

– Как странно! Сегодня утром я не заметила...

– Что именно?

– Журналы... как раз за восемьдесят первый и восемьдесят второй годы... Они исчезли.

Отстранив директрису, Карим стал внимательно разглядывать темные корешки. На каждом значилась дата. Вот 1979‑й, 1980‑й... И верно: две следующие цифры отсутствовали.

– Что записывают в этих журналах? – спросил Карим, листая один из них.

– Фамилии учеников. Заметки учителей. Это как бы дневник школьной жизни.

Карим открыл журнал за 1980 год и взглянул на список учеников.

– Если ребенку исполнилось в восьмидесятом году восемь лет, в каком он был классе?

– В начальном втором. Или даже в первом среднем.

Карим пробежал глазами список; Жюда Итэро там не было.

Он спросил:

– А есть ли в школе другая документация, дающая сведения об учениках восемьдесят первого и восемьдесят второго годов?

Директриса задумалась.

– Нужно посмотреть наверху... Там есть, например, списки детей, питающихся в нашей столовой. Или отчеты о медицинских осмотрах. Это все хранится на чердаке. Пройдемте со мной. Там никто никогда не бывает.

Директриса была явно возбуждена этими поисками. Они поднялись наверх, прошли по узкому коридору и остановились у железной двери. И тут женщина застыла в изумлении.

– Не может быть! – воскликнула она. – Смотрите, эту дверь тоже взломали...

Карим исследовал замок. Дверь была не взломана, а отперта, и притом весьма умело. Полицейский шагнул внутрь. Чердак представлял собой обширную мансарду, освещаемую лишь зарешеченным слуховым оконцем. Металлические стеллажи были забиты связками бумаг и папками; от запаха сухой пыли у Карима запершило в горле.

Быстрый переход