Они бросили машину в нескольких метрах от её дома и пошли пешком, чтобы не привлекать внимание и не создавать лишнего шума. Руслан несколько раз порывался позвонить Оксане, но она не отвечала на звонки. И ему казалось, он сходит с ума, набирая и набирая ее номер.

— Не звони. Никогда в таком случае не звони, — тихо сказал Афган, — а если она от них прячется, и ты звонком выдашь её местонахождение? Прекрати. Возьми себя в руки.

Они шли пригнувшись, осторожно ступая по сухим листьям. Почти нет фонарей. Гробовая тишина. Район как вымер. Руслан ожидал, что там уже столпился народ и полицейские, но он ошибался. Никто не торопится ни во что вмешиваться. Сколько раз он сам рассчитывал именно на страх или человеческое равнодушие. Когда всем на всё наплевать, лишь бы их не трогали. Даже звонок в ту же полицию — это лишние телодвижения, вопросы. Никто не хочет выходить из зоны комфорта, даже если от этого зависит чья-то жизнь. Лучше отмолчаться, спрятать голову в песок и истово молиться, чтоб тебя не заметили. Он сам в эти минуты молился впервые в жизни, чтобы успеть.

Афган кивнул в сторону машины с охраной, и Бешеный увидел аккуратную дырку в лобовом стекле — охрану сняли сразу же. Притом обоих. Скорее всего стреляли из ствола с глушителем с близкого расстояния. Те даже отреагировать не успели. Калитка закрыта, в доме и на террасе горит свет. Руслану казалось, что время в эти минуты остановилось, он почти не дышал, шел за более опытным напарником и понимал, что вот-вот сорвется и заорет «Ооксанаааа!», но Афган несколько раз показал жестами молчать. А у него от страха сердце колотится как бешеное, ломает ребра, рвет грудную клетку. Он за эти мгновения прожил десять жизней. Наверное, после этого люди становятся седыми. Воображение рисовало жуткие картинки, от которых он не мог дышать. Только бы живая. Только бы дышала и дождалась его.

Они прокрались, пригнувшись, вдоль невысокого забора, потом ловко перелезли во двор и застыли оба.

Оксана сидела прямо на террасе на коленях, раскачиваясь из стороны в сторону под какой-то монотонный звук, похожий на мычание, окруженная разбросанными фотоснимками, опрокинутыми стульями и посудой. Рядом с ней мертвая Надя лежит на спине, с дыркой в виске, с широко раскрытыми глазами, и вокруг кровь растекается аккуратными ручейками к ногам Оксаны и к газону с высохшими цветами. На столе опрокинутая чашка с кофе, и черные капли монотонно капают в кровь. Где-то у соседей скулит собака.

Афган показал Руслану жестом, что идет осматривать дом. Парень кивнул и медленно приблизился к Оксане, которая продолжала раскачиваться из стороны в сторону, сжимая в дрожащих пальцах снимки. И на всех связанные дети. Около десяти фотографий. В разных ракурсах. Суки! Ублюдки конченые! Представил тот момент, когда Оксана это увидела и, закрыв глаза, стиснул челюсти, стараясь не взреветь, не заорать от бессилия. Нельзя, не при ней и не сейчас. Твари устроили спектакль, чтоб надавить посильнее, сломать, если не его, так Оксану. Стало жутко, что это могло окончиться иначе… что он мог найти здесь два трупа, а не один. Мог потерять ее какие-то считанные полчаса назад. Вот так просто. Один выстрел и нет человека. Наверное, он бы сам сдох тут же, на месте. Дикое чувство вины, которое выворачивает наизнанку и отбирает способность думать. Понимание, что все держится на волоске и не зависит от него совершенно. Он может приставить к ней охрану, он может даже лично закрывать ее собой, но именно то, что Оксана является его женщиной, уже делает её мишенью. И так будет всегда. Ему не изменить звериные правила собственного мира, в котором все святое превращается в твою личную ахиллесову пяту.

Медленно опустился на колени рядом с ней, вглядываясь в бледное, почти синее лицо и застывший взгляд. Она его не видит, она вообще, кажется, выпала из реальности и смотрит в никуда под это страшное монотонное мычание на одной ноте.