Неспешно шагая в ногу, они вернулись ко входу в гавань. Он заметил палатку с мороженым и притормозил, чтобы поздороваться с владельцем.

— Привет, Фред!

Продавец мороженого, в сияющей накрахмаленной куртке напоминавший судью на крикетном матче, обернулся и посмотрел на него. Его коричневое от загара морщинистое лицо, напоминавшее скорлупу грецкого ореха, растянулось в улыбке.

— Привет, Юстас! Как поживаешь?

— Прекрасно! А ты?

— О, неплохо, неплохо. Давненько тебя не было видно. Как идут дела в Лэнион?

— Все в порядке. Работаю. — Юстас склонился над его лотком. — В этом году ты рановато. Кто сейчас будет покупать мороженое?

— Ну, я всегда говорил: какая пташка рано проснулась, та скорее и корм нашла.

Юстас взглянул на Вирджинию.

— Хотите мороженого?

Никогда еще другой человек не угадывал так точно ее желание.

— Не отказалась бы, но у меня нет с собой денег.

Юстас усмехнулся.

— Самое большое, какое у тебя есть, — скомандовал он Фреду и полез в задний карман за кошельком.

Они миновали причал и углубились в сеть мощеных улочек, о существовании которых она даже не подозревала. Ее взгляду открывались маленькие нарядные площади, где стояли дома с желтыми дверями и оконными наличниками, палисадники, в которых на веревках сушилось белье, каменные лестницы, на которых ничейные коты грелись на солнышке и языками вылизывали шерстку. В конце концов они дошли до северного пляжа, открытого всем ветрам, о который разбивались тяжелые нефритовые волны, подсвеченные солнцем, а в воздухе стоял туман от соленых брызг.

— Когда я был еще мальчишкой, — громко произнес Юстас, которого она с трудом слышала за шумом ветра, — то приходил сюда заниматься серфингом. У меня была доска — деревянная, с нарисованной маской, ее сделал для меня мой дядя. Теперь у подростков фирменные доски, из стеклопластика, на них можно кататься круглый год, и зимой, и летом.

— Как им не холодно?

— Они катаются в гидрокостюмах.

Они подошли к волнолому, в стену которого была вделана деревянная скамья, и Юстас, явно решив, что они бродят уже слишком долго, уселся на скамью, опираясь спиной о волнолом, подставил лицо солнцу и вытянул свои длинные ноги.

Вирджиния, доедавшая остатки гигантской порции мороженого, присела с ним рядом. Он смотрел на нее, а когда она проглотила последний кусочек и вытирала липкие пальцы о джинсы, спросил:

— Вам понравилось?

Лицо его было серьезным, но в глазах притаился смех. Тем не менее Вирджинию это не обидело.

— Очень вкусно! Лучшее мороженое в моей жизни. Вам надо было купить себе тоже.

— Я перерос тот возраст, когда можно бродить по улицам, поедая мороженое.

— Я его никогда не перерасту!

— А сколько вам лет?

— Семнадцать, вот-вот исполнится восемнадцать.

— Вы уже закончили школу?

— Да, прошлым летом.

— А что делаете сейчас?

— Ничего.

— Собираетесь поступать в университет?

То, что он счел ее достаточно умной, польстило Вирджинии.

— Ну что вы, нет…

— Чем же вы планируете заняться?

Лучше бы он не спрашивал…

— Думаю осенью поступить на курсы, буду изучать кулинарию, или стенографию, или машинопись, или что-нибудь такое же ужасное. Правда, мама забрала себе в голову, что я должна провести лето в Лондоне, ходить на всякие вечеринки и собрания, знакомиться с людьми, в общем, выйти в свет.

— Кажется, — сказал Юстас, — это называется лондонским «сезоном».