— Да.

— И тебе все равно?

— Пожалуй.

Это и оказалось самым ужасным. Ей было все равно. Вирджиния погрузилась в апатию, устав от Энтони и его мальчишеского обаяния, которое к тому времени успело изрядно поизноситься. Это была не первая его измена. Такое случалось раньше и наверняка случилось бы еще, тем не менее ей тягостно было заглядывать в будущее и видеть себя по-прежнему прикованной к этому опостылевшему Питеру Пэну. К мужчине, который был настолько недальновиден, что затевал тайный роман чуть ли не на пороге собственного дома.

Она подумывала о разводе, но понимала, что никогда не разойдется с Энтони, — не только из-за детей, а просто потому, что для нее, Вирджинии, по доброй воле начать такое предприятие равносильно полету на Луну.

Она не была счастлива, но что толку было трезвонить на весь мир о своем разочаровании? Энтони ее не любит, никогда не любил. Но и она никогда его не любила. Пускай он женился на ней, чтобы прибрать к рукам Кирктон, — она вышла за него в отместку, ощущая себя ужасно несчастной, да еще изо всех сил стремясь избежать лондонского «сезона», который мать так скрупулезно для нее планировала, и его кульминации — кошмарного танца дебютанток.

Она не была счастлива, но у нее было все, о чем мечтает любая женщина — с какой стороны ни посмотри. Чудесный дом, красивый муж, дети. Дети стоили любых унижений. Ради них она готова была держаться за свой давший трещину брак, — чтобы они ощущали себя в безопасности. Развод навсегда лишил бы их этого чувства.

Энтони был с Лиз той ночью, когда погиб. Он заглянул к ней на коктейль, возвращаясь из Релкирка, и получил приглашение остаться на ужин.

Он позвонил Вирджинии.

— У Лиз в гостях Кэнноны. Она предлагает мне поужинать с ними и составить партию в бридж — должно быть четыре игрока. Я вернусь поздно, так что не жди меня и ложись спать.

В буфете у Лиз как обычно стояла открытая бутылка виски. И как обычно Энтони подливал себе несколько раз — щедрой рукой. Было два часа, когда он сел в машину, чтобы ехать домой; ночь была темная, беззвездная и дождь лил как из ведра. Дожди продолжались уже несколько дней, река грозила вот-вот выйти из берегов. На место аварии приехали полицейские с рулетками и мелками, они измеряли тормозной след, перегибались через пробитое ограждение моста и пристально смотрели вниз, в грязную, бурлящую водоворотами реку. Вирджиния стояла с ними рядом под проливным дождем и смотрела, как спускаются водолазы; один сержант все уговаривал ее вернуться домой, но ей обязательно надо было находиться там, потому что Энтони был ее мужем и отцом ее детей.

Она все время вспоминала, что он сказал ей тем вечером, когда признался про Кирктон. Я жалею только о том, что это случилось, когда мы были еще слишком молоды.

8

Тихая ночь утекала сквозь пальцы — по секундам, минутам, часам, отмеряемым тиканьем наручных часиков Вирджинии, которые она положила на ночной столик рядом с кроватью. Она потянулась за ними и увидела, что уже почти три часа утра. Вирджиния выбралась из постели, завернулась в одеяло и села на пол у раскрытого окна. Темнота сгустилась перед рассветом, вокруг было очень тихо. За несколько миль до нее доносилось размеренное дыхание моря. Она слышала, как переступают ногами и жуют траву гернзейские коровы на соседнем пастбище; слышала шорохи, возню и писк в живых изгородях и норах, негромкое уханье ночной совы.

Воспоминания о Лиз не давали ей покоя. Лиз явилась на похороны Энтони в полном отчаянии, даже не пытаясь скрыть свою скорбь и чувство вины, так что соседи инстинктивно отстранялись от нее, словно напуганные зрелищем ее боли. Вскоре муж увез ее отдохнуть на юг Франции, и они с Вирджинией больше не виделись.