– Что?

– Не важно. Было и прошло. Есть ты!

В безотчётном порыве я прижал к себе Снежку. Она, не дыша, замерла в объятиях, её исстрадавшееся тело вздрагивало. Баюкающим движением я согревал её. Она затихла. Мы долго сидели так, в чужом времени, которое было и нашим тоже. Ручей бормотал своё, детское, меловой свет луны подкрадывался к нашим лицам. Снежка так тесно прижалась, что стук её сердца толчком отдавался во мне, словно уже и кровь стала общей. Время застыло, как все вокруг. Мог ли я упрекнуть себя за это промедление? Нам ничто не грозило, пока мы сидели так, но стоило запустить хроноскаф… Лёд под нами был ещё так хрупок! Я сам должен был сделать первый шаг, который мог оказаться последним. Какие ещё беды подстерегали нас впереди? Выбора не было, но эту острую минуту счастья можно было продлить, и я её длил, благо это было возможно, ведь переход сквозь время мог потребовать всех наших сил, значит, все, что способствовало их прибавлению, не требовало оправдания перед совестью.

До чего же все глупо! Мы нашли друг друга и наконец‑то были счастливы. Это ли не высшая цель всех человеческих усилий? А во мне, когда я обнимал Снежку, словно пощёлкивал незримый компьютер, который оценивал и калькулировал нашу готовность к работе, считал, какая минута счастья оправдана, а какая похищена у долга.

– Все. – И я нехотя разжал объятия. – Час времени здесь равен часу времени там. Ты готова?

– Да. – Она медленно приподнялась. – Я даже кое‑что надумала. Эя спит, это к лучшему, так она легче поддастся внушению. Кажется, я знаю, что надо внушать, твоё дело усилить ритм.

– Выдержишь?

– Я мягко. Надеюсь, во мне есть что‑нибудь от ведьмы. Это даже хорошо, что я не совсем в форме, нет риска повредить её психику. В любом случае хуже не будет.

– И все для того, чтобы Эя смогла попрощаться… – Я покачал головой.

– Не только. Ты можешь представить, как переход во времени подействует на обездушенную психику?

– Понятия не имею.

– Вот! Кстати, робот отличается от человека ещё и тем, что никогда не испытывает сантименты.

Я задумался. Неужели я действительно видел в Эе только средство, орудие, инструмент? Нет же, конечно, нет. Просто она осталась для меня чужой, в этом все дело.

Луна переместилась, пока мы отдыхали, разговаривали и собирали остатки ужина. Журчащий перекат открылся в темноте, лунный свет плескался теперь у камней берега, озарял хроноскаф, изломами теней удлинял каждое наше движение. Словно чей‑то внимательный глаз следил с небес за нами, такого ощущения я не испытывал в своём мире, возможно, потому, что там луна сияла в созвездии космических городов. Теперь мне хотелось как можно быстрей уйти во время и разделаться с неизвестностью. Здесь оставалось одно, последнее дело – Эя. Для удобства подхода и внушения, которое требовало слаженного усилия нас двоих, я осторожно открыл машину с той стороны, где, привалившись к борту, спала Эя. Лишённое опоры тело подалось набок, голова мотнулась с колен и поникла в колыхнувшейся гриве волос.

– Не разбудил? – залезая с другой стороны в кабину, шёпотом спросила Снежка. – Спит?

“Как убитая”, чуть не ответил я, но слова так и застряли в горле. Что‑то не то было в движении девушки, каким она покачнулась. Не веря себе, я подхватил упавшую руку Эй: её пронзительный холод ожёг сознание. Как же так, мы же чувствовали её тепло, когда летели, а кабину я оставил закрытой… Вздрогнув, я повернул лицо девушки к свету: на меня выкатился остекленелый зрачок. Нет, нет, этого не может быть, это только каталепсия, очередное зло чер…

– Быстро! – закричал я. И тут же вспомнив, что Снежка не знает, где что находится, сам ринулся в машину.