— Помолчите минутку, Авенир Аркадьевич,— попросил старик тоненьким голоском, не оборачиваясь.

Не взглянув на онемевшего Авенира, старик присел рядом с вьетом, как-то по-особому прихватил его руку под локоть, сжал пальцами левой руки выше ушибленного места, а правой ладонью медленно, с усилием провел над ушибом сверху вниз, скрючив при этом пальцы и что-то приговаривая. Дойдя до пальцев пациента, он резко дернул кистью, будто что-то отбрасывая. Так он проделал раз пять, потом отпустил вьета. Тот изумленно смотрел на свою руку и шевелил пальцами. Слезы высохли. Он поднялся, хотел тряхнуть рукой, но старик с улыбкой остановил его, что-то сказав. Вьет низко поклонился старику. Потом поклонился Авениру, сложив руки на груди, и что-то попросил.

— Коснитесь его головы в знак прощения,— сказал старик негромко.— Он признает, что был неправ, и обещает выбросить нож. Пойдемте наверх, я наложу ему повязку.

Поддерживая пострадавшего под руку, старик легко поднялся по ступенькам. Авенир тащил за ними свой саквояжик, ошеломленный происходящим, но не забывал присматриваться.

Коридор третьего этажа был разделен надвое перегородкой с дверью. В передней части двери с петель были сняты и комнаты с коридором объединены в нечто целое. Тут было побогаче: стояли телевизор и видик, висели тонкие восточные гобелены, местами подпорченные не то огнем, не то сыростью. Это было нечто вроде клуба.

— Они никак не могут смириться,— сказал старик с улыбкой, когда вьет ушел, прихрамывая и бережно неся перед собой руку на перевязи.

— С чем? — спросил Авенир.

— С тем, что ваши мужчины выше и сильнее. Мне приходится напоминать им, в чем их истинная сила.

— В чем же?

— Вы сами догадаетесь, если захотите. Вы ведь пришли узнать про нас, правда?

— Откуда вам известно мое имя?

Старик не ответил, только загадочно улыбнулся.

— А тот человек, на цепи? — спросил Авенир.

— Вам не следует спрашивать про него. Ведь я не прихожу к вам в дом и не спрашиваю про ваши обычаи.

— Мы в домах людей на цугундер не сажаем.

— Вы сажаете их в другие места,— печально вздохнул старик.— Этот человек поступил нехорошо. Он притворился больным и, когда прочие ушли на работу, овладел чужой женщиной. Он будет сидеть там, пока муж этой женщины не простит его.

— Вот так дела! — присвистнул Авенир.— А если он его никогда не простит?

— Он умрет. Но тогда муж будет наказан за жестокосердие и будет также сидеть на цепи, пока родня умершего не простит его.

«Кровная месть наизнанку»,— подумал Авенир.

— Что еще вы хотите узнать? — спросил старик.

Можаев пожал плечами. Он и сам не знал точно, что именно хотел увидеть в этом странном приюте. Его интересовали загадочные нити, связывающие общину вьетов с роскошным особняком Бормана-Низовцева на Охте… Петруша.

— Одна из ваших девушек встречалась с парнем, которого я разыскиваю. Он сбежал из дому, и у меня есть сведения, что его здесь видели. Да что там! Я его сам здесь недавно видел.

— У нас не ночуют русские. А девушка… Наши женщины нравятся вашим мужчинам. Если он будет хорошо с ней обходиться, мы отдадим ее. Только этого ни разу еще не было. Все, кто уходил, вернулись. Все до одной.

— Почему?

— Не знаю,— улыбнулся старик.— Может, вам лучше спросить у себя?

Ничего обидного или коварного не было в его улыбке. От нее на душе становилось легко, хотелось улыбнуться в ответ.

— Почему у вас нигде нет зеркал? — поинтересовался Авенир.— Ваши женщины не любят смотреться в зеркала?

Ему не хотелось уходить, не разузнав хоть что-нибудь о похождениях Петруши Низовцева.