* * *

Миновал день Величания Богов Покровителей и отца их Великого Духа. Заколоты были на Кургане Предков тонкорунные овцы во славу Микана; круторогие быки — во славу Баса и горячие, стройноногие жеребцы во славу Ицуватека. Отзвенели бубны шаманов, отплясали разрисованные цветными глинами девушки-степнячки, отпылали священные костры вокруг Каменного Меча, отпели-отголосили ритуальные песни-славословия нары — старейшины родов. Почтили, как водится, Богов Покровителей, отблагодарили их за великие милости к сыновьям Вечной Степи, и опустел Курган Предков.

В день состязаний только нанги и ближайшие сподвижники их остались у подножия его, неподалеку от своих шатров, дабы наблюдать сверху, как сойдутся помериться силами лучшие борцы, лучшие стрелки из лука и лучшие наездники трех племен.

Нибунэ расположился в складном кресле, выточенном из бивней гигантских древних слонов, которые находят порой в земле обитатели Западных гор. Старику, похоже, и впрямь доставляло удовольствие наблюдать за состязаниями молодых. Слуги притащили ему всевозможные закуски, заедки, кувшины и бутыли, а Нибунэ послал сына своей старшей дочери — юного Ратурая — пригласить нангов вместе полюбоваться захватывающим зрелищем, однако те вежливо отказались. Негоже было злоупотреблять гостеприимством нанга майганов, желавшего, видимо, поглядеть на состязание вместе с внуком, дабы открыть ему кое-какие хитрости и дать советы на будущее.

Тамган застыл, словно изваяние, в седле Смерча, и фигура его, закутанная в темный плащ, отороченный по краям волчьим мехом, отчетливо выделялась на фоне порыжевшей травы. Нанг кокуров восседал на гнедом своем скакуне один-одинешенек. Не часто удавалось ему уединиться, хотя после смерти второй жены, умершей родами два года назад, охладел он к шумным забавам и, поговаривали, даже арху предпочитал пить в одиночестве. Ему к сорока годам тоже, понятное дело, могли надоесть молодецкие забавы, чего никак нельзя было сказать о Фукукане.

Вертясь в седле Серого, нанг хамбасов не сводил глаз с огромной толпы, обступившей девяносто бойцов, которые — по тридцать от каждого племени — вот-вот должны были сойтись грудь в грудь, рука в руку в безоружном поединке. Он бы и сам, видят Боги Покровители, охотно принял участие в славном состязании, но старейшины родов уперлись, подобно диким ослам — хуларам, налетели, как стая воронья, раскаркались: не должен, мол, нанг мериться силами с борцами из других племен. Не к лицу, дескать, это ему победит — мало чести, на то он и нанг, никто от него ничего иного и не ждет. Проиграет, сраму не оберешься что же это за нанг, если его кто попало победить может! И хотя сам Фукукан придерживался на этот счет другого мнения, пришлось ему, как обычно, уступить старикам. Связываться с ними — себе дороже, и так поучениями и попреками всю душу вымотали, хоть из племени вон беги, хоть от чести нангом быть отрекайся…

Фукукан напрягся, разглядывая голых по пояс мужчин, двинувшихся друг на друга подобно двум стенам. Пригибаясь и размахивая руками, будто собирались взлететь в поднебесье, они сошлись без затей, норовя ухватить противника за локоть, за плечи — как придется, и швырнуть со всего размаха наземь. Условие поединка простое; кто коснется лопатками земли — тот и проиграл.

Вот схлестнулись первые три десятка: майганы с кокурами. За ними последует бой майганов с хамбаса-ми, потом хамбасов с кокурами, а уж затем старики, избранные судьями, назначат пары из победителей для следующих схваток.

— Ой-е! Хороший бросок!

— Майганы победят, — уверенно определил Бур-шас, подъезжая к Фукукану так близко, что колени их соприкоснулись.