|
Сложностей с рабынями не возникало — еженощно посещаемые тремя отобранными за свою неутомимость и умение держать язык за зубами юношами, они получали все, о чем только могли мечтать, и исправно разносили по Матибу-Тагалу слухи об удивительной ненасытности своего господина. Значительно больше хлопот доставляли красивые дочери накаров, сотников и полусотников, которых те желали уложить в постель с Хозяином Степи. Дев этих, ежели Хурманчак не захочет назвать их своими женами, чего он, разумеется, делать не собирался, следовало после недолгого пребывания во дворце выдать замуж за достойного человека и снабдить соответствующим приданым. Поначалу подыскивать мужей для редкостных красавиц — только такие и допускались пред светлые очи Энеруги — доставляло ей истинное удовольствие, но со временем она стала тяготиться этой обязанностью — угодить взыскательным женихам и уж тем более самим девицам и отцам их было весьма затруднительно…
Когда дары были разложены на затянутом темно-рыжим сукном подиуме, а принесшие их воины удалились, Кабукэн, дождавшись тишины в заполненном людьми зале, подтолкнул Баппац-ная вперед, и тот скрипучим голосом возвестил: — Сотник Акаруй приготовил Хозяину Степи бесценный подарок — несравненную Мититай, старшую из трех прекраснейших своих дочерей. Достойнейшая дева пылает неподдельной страстью к Энеруги Хур-манчаку и умоляет его не пренебречь ее достоинствами, воспеть которые могут лишь лучшие из лучших ули-гэрчи. — Чтоб тебе попасть Кутихорьгу в лапы! — беззвучно прошипела Энеруги, глядя, как сотник Акаруй — бритый квадратноголовый детина с мордой отъявленного насильника и убийцы — подводит к подножию лестницы высокую, под стать ему самому, девушку, закутанную в бледно-фиолетовые шелка. — С охотой и благодарностью принимаю твой щедрый дар, сотник Акаруй! — изрекла Энеруги и, покинув трон, подошла к низкой широкой лестнице, ведущей с подиума в зал. В душе она проклинала все эти измысленные Цуй-ганом церемонии, хотя не могла не признать, что определенный смысл в них был — нельзя ломать старые обычаи, не давая людям что-либо взамен. Старик был горазд на выдумки, и-идея выдавать дочерей военачальников замуж с помощью Хурманчака была весьма разумна, как и большинство других его советов. Жаль, что он покинул этот мир, сегодня мудрость его очень и очень бы им пригодилась… Остановившись перед нижней ступенькой лестницы, Мититай освободила лицо от невесомой накидки и повернулась к залу, позволяя людям получше разглядеть ее. Наи, тысячники, чиновники, накары и сотники подались вперед и даже стоявшие у дальних дверей «беспощадные», забыв, что должны походить на каменные изваяния, сделали несколько шагов к подиуму и вытянули шеи. Энеруги вздрогнула и, совершив героическое усилие, не только не попятилась, но даже и не изменилась в лице. Причина, по которой она перестала радоваться, устраивая свадьбы подаренных Хурманчаку девушек, заключалась, конечно же, не в том, что дело это ей дадоело или было слишком уж неблагодарным. О нет, все было значительно проще! Глядя на этих красавиц, она столь остро ощущала собственную заурядность, что настроение у нее портилось на очень и очень продолжительное время. А у кого бы оно, спрашивается, не испортилось? — подумала Энеруги. Интересно, стал бы Батар признаваться ей в любви, хотя бы одним глазком взглянув на Мититай? Черноокая красотка с пунцовым ртом, золотистой кожей и бесчисленным множеством рассыпавшихся по покатым плечам тонких косичек — это ж какие густые волосы надо иметь, чтобы столько их получилось? — вот уж действительно идеал так идеал! Ежели б он ее портрет из слоновой кости вырезал, тогда бы это ни у кого удивления не вызвало и славу бы ему снискало немалую… Ах, как несправедливы боги, награждая одних такой непомерной красотой, а других… — Снизойдет ли Хозяин Степи до любящей его всем сердцем рабыни? Позволит ли взойти ей на свое ложе? — ласково вопросила Мититай, поднимаясь на три ступеньки и опускаясь перед Энеруги на колени. |
