– Готово, – сказал он. – Пошли, красотка, прогуляемся.
– Не пойду, нельзя мне, – тихо сказала карнагрийка.
– Да ладно! – усмехнулся парень с кинжалом. – А то мы не знаем, что за бабы в бродячих цирках? Поедем побалуемся, чай, не убудет! – И схватил ее аа локоть.
Карнагрийка рванулась. Второй парень схватил ее за свободную руку и вывернул за спину. Женщина вскрикнула, но первый тут же зажал ей рот, а второй полез рабыне за пазуху.
– Эй! Повремени! – сказал тот, что с кинжалом. – Счас в конюшню ее оттащим…
Карнагрийка извивалась у них в руках, мычала, но вырваться не могла.
Похлебка в котле вздулась жирным пузырем, плеснула через край, в костер.
Двое оставшихся парней подскочили, схватили женщину за ноги, подняли. Похоже, они не первый раз проделывали подобное. Но на сей раз унести добычу не успели.
– Так, – раздался сзади хрипловатый бас. – Ну‑ка отпустили ее, живо!
Из шатра вылез Большой в, уперев руки в бока, разглядывал местных героев.
Парни отпустили женщину (карнагрийка медленно отбежала подальше), но сообразив, что Большой один, снова осмелели.
– Это что за бугай мычит? – осведомился один из них.
– Какой он бугай? – пренебрежительно сказал другой. – Вол безрогий!
Неудачно сострил: цирковой скорее напоминал матерого вепря – плечистый, рыжебородый, грудь что бочка. Но и эти четверо тоже парни не хилые.
Когда местные двинулись на Большого, тот подумал о топоре, оставшемся в фургоне, но сразу решил – обойдется. Неужто бывший десятник императорского войска не управится с четырьмя лоботрясами?
У «лоботрясов» было противоположное мнение.
Тот, что с кинжалом на поясе, поплевал на ладони, надвинулся почти вплотную – Большой не шелохнулся – и вдруг с силой ударил циркового в живот.
Бум! Как в мешок с мукой. Большой даже не крякнул. Положил мозолистую ладонь на физиономию парня и толкнул. Тот отлетел назад, с трудом устоял на ногах.
Трое его приятелей налетели разом… и разлетелись. Бывший десятник обидно засмеялся.
Парень с кинжалом не выдержал и схватился‑таки за оружие. Но пырнуть циркового ему не удалось. Большой хлопнул по его руке – с двух сторон, хитрым приемом – кинжал вылетел из разжавшихся пальцев и брякнулся на мостовую. Парень с удивлением посмотрел на собственную руку.
– Так‑то, сынок, – пробасил Большой. – Забирай свою железку и уматывай. А вечером – приходи, посмотришь, как с оружием надо управляться.
Парень послушно подобрал кинжал и потащился восвояси. Приятели – следом. Если не считать синяков и потери достоинства, ущерба они не потерпели. Тарто накрепко вложил в голову Большого: местных не калечить. А то поначалу бывало вместо представления приходилось свертываться по‑быстрому и уносить ноги.
Из котелка опять плеснуло в огонь. Костер зашипел.
– Помешивай, дура! – гаркнул бывший десятник на рабыню. – Пригорит – высеку. И удалился обратно в фургон.
* * *
К положенному часу народу собралось всего с полсотни. Но Тарто не огорчился. Пора страдная. Закончат работу – подойдут еще. А чтобы пришедшие не скучали, выпустил на помост рабыню‑карнагрийку, пожонглировать цветными шарами.
Фаргал был буквально заворожен. Красные, желтые, синие, белые шары, казалось, сами собой взмывали в воздух. Он готов был смотреть до бесконечности. Но Тарто, увидев, что появился сам приреченский староста, согнал рабыню с помоста и дал знак младшему сыну, Кадолу. Большой подсадил юношу на канат, и Кадол раз десять прошелся туда‑обратно, приплясывая и насвистывая. Второй сын Тарто – себе на уме. Он не собирался особо выкладываться перед какими‑то поселянами. |