Пожилая женщина во всем черном долго стояла у огня, и слезы, казалось, прокладывали неизгладимые борозды на ее щеках.

Виталий Андреевич крепко сжал плечи Сережи, и тот доверчиво прижался к нему.

Позже они сидели на балконе.

Внизу отражались в затоне высокие, стройные колонны элеватора, разливалось курчавое половодье рощ. Насколько хватал глаз, вольно раскинулся Дон, прихотливыми извивами уходил в предвечернюю синеву. По железному арочному мосту прошел поезд на Батайск: промелькнули меж пролетов освещенные окна вагонов, и перестук колес, замирая, утих вдали, как эхо.

Весь день был таким, что сейчас Виталию Андреевичу захотелось повести с Сережей разговор, как со взрослым, и он начал рассказывать о фронтовой жизни…

Гулко перекликались теплоходы, зажглись рубиновые огни бакенов посреди реки. Медленно и упрямо тянулась против течения длинная баржа. В сторону Старочеркасска, много выше зеленых маковок собора, пролетел пассажирский самолет.

— «ИЛ-18», — безошибочно определил Сережа.

…Пришла Раиса Ивановна, попросила:

— Сережа, спустись в магазин, возьми у тети Шуры сосиски.

Внизу, в их доме, — гастроном. Очень скоро продавщицы стали узнавать Раису Ивановну, а черноглазая веселая Шура даже оставляла иногда ей, вечно спешащей, что-нибудь повкуснее.

Сережа возвратился минут через десять сердитый и взлохмаченный:

— Никогда больше не посылай меня на нечестное дело.

— Что произошло? — встревожилась Раиса Ивановна.

— Я зашел в магазин и говорю: «Теть Шура, дайте сосиски». А она так строго, фальшивым голосом: «Нет никаких сосисок!» А сама тихо: «Сейчас заверну, плати». Тогда я не выдержал и громко спросил: «Почему вы даете их не всем и притом тайно?!»

Раиса Ивановна охнула и всплеснула руками:

— Да что же это за недомыслие и донкихотство! Неужели нельзя в твоем возрасте сообразить!..

— Протестую! — сделал энергичный жест рукой сверху вниз Сережа.

Виталий Андреевич стал на его сторону:

— Правду сказать, Раюша, мне тоже было бы не по душе подобное поручение.

Она обиженно замолчала: «Проявлять такое благородство легче, чем пойти и выстоять в очереди». Но позже она решила, что действительно не очень-то последовательна. Ведь терпеть не могла черты «доставалы» у своего первого мужа.

Раису угнетали в Станиславе бесконечная поглощенность его бытовым устроительством, исступленное стремление достичь целей, в общем-то, пустячных. Он подпаивал в ресторане своего начальника, заручаясь поддержкой; ради того чтобы добыть модную рубашку, рыскал по торговым базам; бесконечно перезванивался с «нужными человечками». Все это было совершенно чуждо, даже враждебно Раисе, так зачем же она послала сейчас мальчишку?

Но есть у вопроса и другая сторона. Она в детстве жила трудно, а Сережа сейчас имеет все. Окружен хорошими вещами. Следует ли на них сваливать вину и говорить: «Ты не ведал лишений и поэтому…» Значит что — назад, к трудностям?! Но это нелепо.

Вероятно, безбедная жизнь имеет свои скрытые резервы нравственного воспитания. И красивая одежда, домашний комфорт, при правильном отношении к ним, — не помеха в формировании необходимого нам характера, а помощники.

Только не создавать кумира из тряпок, цветных телевизоров, не омещаниваться…

…Перед сном Сережа сказал Виталию Андреевичу:

— Ни за что, — он раздельно произнес эти слова, — ни за что не буду пользоваться черным ходом!

— И правильно. Ты должен быть в десять раз честнее нас, в сто раз смелее.