У него сохранилась фотография тех лет: рядом с матерью стоит мальчишка с удлиненным неулыбчивым лицом, серьезным взглядом серых глаз, аккуратным зачесом волос набок.

— Хорошо живу, — все так же сдержанно ответил Сережа.

— Между прочим, у тебя появился брат, зашел бы познакомиться…

— Думаю, что это ни к чему, — все так же вежливо, но еще отчужденнее ответил Сережа.

Станислав Илларионович недобро сузил глаза:

— Вот как! Но все же ты — мой сын.

— Почему? — посмотрел ему прямо в глаза Сережа и вдруг до мельчайших подробностей вспомнил тот страшный разговор, что все выжег из его сердца.

Именно, тогда, когда он услышал: «Я бы всеми фибрами души, но, понимаешь, твое появление в доме сейчас, даже ненадолго, очень нежелательно, невозможно», — ему стало ясно, что отца у него нет. Не было и нет.

Станислав Илларионович молчал.

— Все же, как ни крути, а ты — Станиславович, — наконец произнес он. — От этого никуда не денешься.

Сережа усмехнулся, и Станислав Илларионович опять, но на этот раз с острой неприязнью подумал: «Взрослый человек. Это определенно Райка его, паршивца, так настроила».

— У меня есть настоящий отец, я буду носить его фамилию.

Лицо Станислава Илларионовича перекосилось:

— Ни за что не дам согласия! Небось, мамочка надоумила?

— Я теперь никогда не назову вас отцом… потому что это будет предательством, — твердо сказал Сережа.

«А-а-а, печется о том… Каков звереныш! Совершенно чужой человек», — с негодованием подумал Станислав Илларионович и, не попрощавшись, сел в машину, рванул с места.

Уже проехав несколько кварталов, решил: «Черт с тобой! Называйся как хочешь».

Перед сном Сережа зашел в комнату Виталия Андреевича.

Отец лежа читал газету. Сережа присел на край дивана.

— Скажи, мне можно будет принять твою фамилию? — спросил он прямо, потому что не признавал обходных маневров.

Кирсанов, отложив газету, озадаченно сказал:

— Это, кажется, довольно сложно. Должен дать свое разрешение Станислав Илларионович.

— Он даст, — тоном, в котором невольно проскользнуло пренебрежение, заверил Сережа. — А ты согласен?

Виталий Андреевич посмотрел укоризненно: «Ты еще в этом сомневаешься?» Вслух же сказал, прищурив смеющиеся глаза:

— Если мы не рассоримся.

Сережа принял шутку, скупо улыбнулся.

— Не беспокойся, не рассоримся… Надо кончать с этим двоепапием.

Появилась мама. Голова ее, как чалмой, повязана мохнатым полотенцем: наверно, мыла волосы.

— О чем шушукается фирма «Кирсанов и сын»? — весело поинтересовалась она.

Сережа глазами подал знак отцу — мол, пока что не будем открывать секрет, беспечным голосом сказал:

— Фирма продумывает пути своего дальнейшего развития…

Школу-«голубятенку» отдали под какое-то учреждение, и Сережа с Варей пошли посмотреть новую, только что достроенную: через месяц им предстояло учиться там в восьмом классе.

Они миновали «бабушкин» район.

Сережа любил его, как любим мы почти все, связанное с самым ранним детством.

Но и этот район застроился высотными зданиями, стал неузнаваем. С полукруглой площадки на круче всматривался в горизонт мореход Седов. Его глаза, казалось, вбирали Задонье, нарядную ленту набережной; гранитное лицо овевали ветры Цимлянского и Азовского морей.

Сережа и Варя спустились к берегу.