Она вручила три светосколка Ялбу, который склонил голову набок. Шаллан кивнула на возницу, краснея и понимая, что невольно использовала парня в качестве старшего слуги и посредника. Неужели он обиделся?

Матрос захохотал и приосанился, будто и впрямь подражал старшему слуге, а потом выдал вознице деньги с насмешливо-суровым выражением лица. Возница тоже рассмеялся, улыбнулся Шаллан и покатил свою телегу прочь.

— Это тебе, — сказала Шаллан, доставая рубиновую марку и протягивая ее Ялбу.

— Светлость, это слишком много!

— Это благодарность лишь отчасти, — объяснила она, — я хочу заплатить, чтобы ты побыл тут пару часов и подождал — вдруг я вернусь.

— Ждать пару часов за огнемарку? Так ведь это жалованье за неделю в море!

— Значит, я могу быть уверена, что ты не исчезнешь.

— Буду стоять прямо тут! — Ялб отвесил ей на удивление правильный изысканный поклон.

Шаллан глубоко вздохнула и направилась вверх по ступеням, к внушительному входу в Конклав. Резьба на камне выглядела потрясающе — художница в девушке желала задержаться и изучить узоры, но Шаллан не смела. Войти в большое здание было все равно что оказаться проглоченным. Стены холла украшали ряды буресветных ламп, излучавших белое сияние. Внутри их, скорее всего, были бриллиантовые броумы; в большинстве богатых домов для освещения применялся буресвет. Броум — сфера наибольшей ценности — равнялся нескольким свечам.

Лампы горели ровно и мягко, освещая множество прислужников, письмоводительниц и светлоглазых, что двигались по широкому коридору. Здание, похоже, представляло собой один широкий, высокий и длинный туннель, пробитый в скале. По бокам находились большие салоны, вспомогательные коридоры убегали в стороны от центрального «бульвара». Здесь девушка почувствовала себя намного уверенней, чем снаружи. Это место с суетливыми слугами, светлордами и светледи невысокого ранга казалось знакомым.

Шаллан подняла руку в призывном жесте, и довольно быстро старший слуга в безупречно белой рубашке и черных брюках поспешил к ней.

— Светлость, что вам угодно? — спросил он по-веденски, видимо обратив внимание на цвет ее волос.

— Я ищу Ясну Холин, — сказала Шаллан. — Мне говорили, она где-то здесь.

Старший слуга чопорно поклонился. Большинство старших слуг гордились своим сравнительно высоким положениям, и Ялб совсем недавно высмеивал именно эту особенность.

— Ждите меня, светлость.

Он, вероятно, был второго нана — темноглазый гражданин очень высокого ранга. В воринизме Призвание — дело, которому человек посвящал свою жизнь, — обладало необыкновенной важностью. Избрать уважаемую профессию и усердно трудиться, совершенствуя свои умения, — таков был лучший способ обеспечить себе хорошее посмертие. Как правило, именно Призвание определяло, прихожанином какой обители являлся человек.

Шаллан скрестила руки на груди и стала ждать. Она уже давно размышляла о собственном Призвании. Искусство казалось очевидным выбором, и она действительно очень любила рисовать. Но ее привлекало не рисование как таковое, на самом деле девушка любила изучать, наблюдать и задавать вопросы. Почему небесные угри не боятся людей? Чем питаются скрепуны? Почему крысиные стаи в одной местности благоденствуют, а в другой — нет? Она избрала своим Призванием естественную историю.

Шаллан хотела стать ученой — получить настоящее образование, проводить время за углубленными изысканиями и опытами. Может, потому она и предложила этот дерзкий план, согласно которому именно ей пришлось отправиться на поиски Ясны, чтобы поступить в ученицы? Однако нельзя отвлекаться.