Я охотилась за тем, что другим приносили на блюдечке. Я считаю, что по этой причине мои познания — хоть и ограниченные — обладают дополнительной ценностью и важностью. Я уважаю Ваши решения, но осмелюсь просить Вас пересмотреть их. Кого бы Вы предпочли? Ученицу, которая способна повторять правильные ответы, потому что наставница за огромное жалованье хорошенько ее выдрессировала, или ученицу, которой приходилось сражаться и драться ради того, чтобы что-то узнать?
Заверяю, одна из них оценит Ваши наставления куда выше, чем другая.
Шаллан подняла кисть. Теперь, когда девушка осмысливала свои доводы, они казались несовершенными. Может ли невежество понравиться Ясне? И все-таки интуиция подсказывала, что так правильно, хоть письмо и было ложью. Ложью, сооруженной из правды. Она ведь явилась сюда не ради того, чему могла научить ее Ясна. Шаллан пришла обворовать еретичку.
Ощутив болезненный укол совести, Шаллан едва не скомкала страницу. Шаги в коридоре снаружи вынудили ее замереть. Она вскочила, завертелась, прижав защищенную руку к груди. Девушка не могла подыскать нужные слова, чтобы объяснить свое присутствие Ясне Холин.
Свет и тени заиграли в коридоре, а потом кто-то робко заглянул в альков, держа в руке единственную сферу, излучавшую белый свет. Это была не Ясна. Это оказался мужчина двадцати с небольшим лет, в простом сером одеянии. Ревнитель. Шаллан расслабилась.
Молодой человек ее заметил. У него было узкое лицо с проницательными синими глазами. Короткая ровная борода, голова обрита.
— Ох, прошу прощения, светлость, — проговорил он тоном, выдававшим образованного и вежливого человека. — Я думал, это альков Ясны Холин.
— Так и есть, — сказала Шаллан.
— А-а. Вы тоже ее ждете?
— Да.
— Я не причиню вам ужасных неудобств, если тоже здесь подожду?
У него был легкий гердазийский акцент.
— Разумеется, нет, ревнитель. — Она уважительно кивнула и поспешно собрала свои вещи, освобождая для него место.
— Светлость, я не могу занять ваш стул! Я принесу себе другой.
Она протестующе вскинула руку, но ревнитель уже вышел. Вернулся быстро, неся стул из другого алькова. Молодой человек был высоким, худощавым и — думая об этом, Шаллан ощутила легкую неловкость — довольно красивым. Ее отцу принадлежали только три ревнителя, и все пожилые. Они путешествовали по его землям, навещали деревни, проповедовали, помогая крестьянам достигать Вех в их Славе и Призвании. В ее коллекции имелись их портреты.
Ревнитель опустил стул и замешкался перед тем, как сесть, глядя на стол.
— Вот это да… — сказал он с удивлением.
На миг Шаллан решила, что он читает ее письмо, и почувствовала беспричинный приступ паники. Ревнитель, однако, разглядывал три рисунка, что лежали на краю стола, ожидая лакировки.
— Это ваше, светлость?
— Да, ревнитель, — сказала Шаллан, опустив глаза.
— Ну что же вы так официально! — воскликнул ревнитель, подавшись вперед и поправляя очки, чтобы лучше рассмотреть ее работу. — Прошу вас, я брат Кабзал или просто Кабзал. Честное слово, этого достаточно. А вы?
— Шаллан Давар.
— Светлость, клянусь золотыми ключами Веделедев! — Брат Кабзал выпрямился. — Это Ясна Холин научила вас так обращаться с карандашом?
— Нет, ревнитель, — ответила она, продолжая стоять.
— И опять этот официоз, — заметил он и улыбнулся. — Скажите, я такой страшный?
— Меня с детства учили уважать ревнителей.
— Что ж, сам я считаю, что уважение — нечто вроде навоза. |