|
Получив философский камень, человек стал бы обладателем полного знания о себе и мире. Если посмотреть с этой стороны, исчезнет противоречие между алхимическим, тайным знанием и знанием естественным. Заметь: те, кто многое внес в науку, обычно были также великими адептами. Гермес Трисмегист, Остан, Птолемей Александрийский — выдающийся ученый, астролог. Ты, наверное, слышал о философе Демокрите из Абдер, который умел расплавлять камни и превращать их в изумруды. Или о Марии Еврейке, одной из многих занимавшихся тайной наукой женщин. Это она изобрела аппарат для возгонки, заложив тем самым основы алхимической практики. Но самый великий алхимик был родом из арабских стран — это Джабир, мудрец, автор труда «Ое оссиИа рЬПозорЫа», до сих пор, спустя десять веков, пользующегося огромной популярностью. А Авиценна, врач и философ, или Зосима Гностик, которого не любит Церковь? А Альберт Великий, доминиканец, католический святой, приверженец Аристотеля?.. Алхимией занимался Роджер Бэкон и даже Фома Аквинский, который, однако, честно предупреждал, что наука эта может вводить в искус нравственно нестойких людей, подогревая их тщеславие и жажду богатства. В наши дни величайшим алхимиком был бы, несомненно, Арнольд де Вилланова. Его обвинили в сговоре с дьяволом…
— А не уклоняешься ли ты с помощью этой лекции от прямого ответа на вопрос о Шевийоне, сударь? — перебил его Берлинг. Маркиз посмотрел на него внимательно. — Нет, он не хочет производить золото, и эликсир молодости ему не нужен. Шевийон не из тех, что мечтают о бессмертии в этом мире. Ты удовлетворен? Берлинг молчал, пораженный проницательностью Маркиза. Похоже было, он вот-вот произнесет что-то очень важное. Однако, ничего не сказав, выпустил из легких воздух, будто сдаваясь. — Я, правда, испытываю какое-то странное чувство, — проговорил он. — Раздвоенность, что ли. И не потому, что ты меня в чем-то убедил. Одна моя половина жаждет поверить всему, что я от тебя услыхал, а вторая подымает ее на смех. Маркиз выбросил в окошко виноградную кисть, на которой не осталось ягод. — Меньше всего мне бы хотелось стать причиной смятения в твоем уме. Берлинг махнул рукой и обратился к Веронике: — Не будем его слушать, сударыня, не то этот чародей украдет у нас души.
11
Маркиз был не только весьма искусен в каретных спорах, но и столь же ловко организовывал ночлеги и добывал провиант, чем и занимался последующие несколько дней, в течение которых экипаж медленно, но неуклонно продвигался на юг. Однако ему было как-то не по себе. Возможно, его огорчало, что Берлинг вскоре распрощается с ними и отправится в свою Тулузу. Возможно, он опасался близящейся осенней непогоды. Или, наконец, своего растущего интереса к Веронике, против воли привлекавшего к ней взор, внимание и мысли. Он еще не знал, что влюблен, ибо не хотел разбираться в своих чувствах. Но все сильнее испытывал потребность в одиночестве и — как это ни парадоксально — желание отгородиться от той, к которой его неумолимо влекло. Берлинг заметил, что Маркиз часто погружается в задумчивость и словно бы вообще отсутствует, и старался быть предельно деликатным. Ни о чем его не расспрашивал, не вызывал на откровенность. Будучи человеком вежливым и хорошо воспитанным, он не считал себя вправе во что-либо вмешиваться. Однако ему было жаль Маркиза, и — быть может, поэтому — он заводил интеллектуальные разговоры на нейтральные темы, стараясь отвлечь друга от гнетущих мыслей. Толчком к беседе обычно служило то, чему они случайно становились свидетелями: промелькнувшая за окном кареты длинная вереница гугенотов, ожесточенный или исполненный тревоги спор за соседним столиком в придорожном трактире; иногда это бывал очередной рассказ о Книге. А Маркизу становилось все хуже. |
