Филдз некоторое время сидел, озадаченно переваривая последние слова Гарта, потом бросился за ним. Без труда догнав медленно ковыляющего марсианина, он уговорил его вернуться в комнату.

— Что ты имел в виду, когда говорил о преимуществах своей расы, о которых мы не подозреваем?

Марсианин отвел глаза.

— Забудь об этом, Линкольн. Твое искреннее сочувствие ранило мою гордость, и я сгоряча наговорил лишнего.

— Но не солгал, верно? — спросил Филдз, испытующе глядя на него. — Вполне логично, что ваше восприятие мира имеет свои преимущества, однако я не могу взять в толк, зачем вам это скрывать. Бессмыслица какая-то!

— Может быть, да, может быть, нет. Я проявил непростительную глупость, заговорив об этом, и ты поймал меня на слове.

Надеюсь, ты можешь пообещать мне, что дальше тебя это не пойдет?

— Разумеется, обещаю! Буду нем, как могила, хотя будь я проклят, если понимаю, на что ты намекаешь. Скажи, какого рода это таинственное чувство?

Гарт Йан равнодушно пожал плечами.

— Как, по-твоему, можно передать словами его природу? Вот ты, например, смог бы объяснить мне, что такое цвет?

— Я не прошу тебя давать определения. Просто скажи, какие возможности дает это чувство, что позволяет ощутить? Прошу тебя. — Филдз порывисто сжал плечо собеседника. — Ты можешь говорить совершенно спокойно. Я клянусь хранить тайну.

Марсианин тяжело вздохнул.

— Вряд ли из этого что-нибудь выйдет. Много ли ты вынесешь из моего заявления, что, если мне показать два сосуда, наполненных жидкостью, я почувствую, какой из них содержит яд? Или что если показать мне медную проволоку, то я смогу определить, идет ли по ней ток, пусть даже совсем слабый, в одну тысячную ампера? Или что я могу назвать тебе температуру любого предмета в радиусе пяти ярдов и при этом ошибусь не больше чем на три градуса? Или… впрочем, сказанного и так достаточно.

— И это все? — Филдз был явно разочарован.

— А что бы ты хотел услышать?

— Все, что ты перечислил, безусловно, очень помогает в жизни, однако при чем здесь красота? Да, это ваше загадочное чувство приносит пользу, но дает ли оно пищу для ума и наслаждение для души?

Гарт Йан досадливо взмахнул рукой.

— Честное слово, Линкольн, ты ведешь себя глупо. Это всего лишь ответ на твой вопрос: что позволяет ощутить это чувство. Не стоит и пытаться описать его подлинную природу. Возьмем твою способность различать цвета. Насколько я могу судить, единственный прок с нее в том, что она позволяет тебе ощущать некие тонкие нюансы, для меня недоступные. Руководствуясь вашим так называемым цветом, ты, например, можешь мгновенно определить наличие некоторых веществ, тогда как мне для этого придется проводить химический анализ. При чем здесь красота?

Землянин открыл рот, чтобы возразить, но Гарт раздраженно отмахнулся от него:

— Знаю, знаю. Ты опять примешься лепетать про закаты солнца и прочее. Но что ты знаешь о прекрасном? Разве тебе знакома красота оголенного медного провода, по которому идет переменный ток? Разве ты ощущал изысканную прелесть индукционной катушки, когда к ней подносят магнит? Разве ты когда-либо наслаждался совершенством марсианской портвемы?

Филдз потрясенно смотрел на Гарта, глаза которого при последних словах подернулись мечтательной дымкой. Жалость к бедным, ущербным марсианам в мгновение ока покинула Линкольна.

— У каждой расы свои преимущества, — признал он, старательно задавив крошечного червячка зависти.