В конце концов, князь застыл в двух шагов от Девлика, продолжающего равнодушно сидеть на том же месте, на котором он начинал обед. Выпрямившись, Ргол обвиняющее ткнул в сторону мертвеца указующим перстом.
– Я уверен… нет, я знаю, что ты один из таких людей! Горе мне, очутившемуся рядом со столь выдающимся героем! Горе нашему несчастному миру, которому суждено как следует потрястись и пострадать!
– Речи, достойные послушного раба Бога‑Облака! – сказал в ответ Девлик и позволил себе подобие презрительной усмешки. – Вера в витающие в пустоте книжки и горестный плач по миру, в котором правит бал Белое отребье, не делают тебе чести. Есть только одна книга, о которой ты должен заботиться – та, куда вписали твое имя при приеме в Теракет Таце. Есть только один мир, достойный забот и сожалений – однако он еще не построен. Ему нечего пока бояться, глупец!
Ргол сделал шаг вперед и медленно упал на колени.
– Прости меня! Я забылся! – выдавил он из себя плаксивым голосом. Все его лицо снова скорчилось, глаза стали влажными. – Страх и тяжесть ответственности, лежащей на этих хрупких плечах уже не первый год, сыграли со мной злую шутку! Это была минутная слабость! Я загоню ее глубоко внутрь и никогда не дам выбраться наружу. Я клянусь! Но только…. Умоляю, Сорген, не передавай нашего разговора Старцам! Они уничтожат меня.
– Ты нужен Старцам и Теракет Таце, – тихо ответил Девлик. – По крайней мере, сейчас. Так что не бойся, владей собой и старайся оправдать доверие, которое на тебя возложили все Черные этого мира!
– Я буду, буду! – с жаром прошептал Ргол. Протянув руку, он ухватил правую кисть Девлика и попытался ее поцеловать. Мертвец легко вырвал пальцы из слабой хватки князя и поднялся на ноги.
– Приведи в порядок разум и тело. Готовься к битве. Готовься к победе.
Не удосужившись поглядеть на то, как отреагирует на последние слова Ргол, Девлик повернулся и покинул пиршественный «зал». Князь продолжал стоять на коленях, протягивая руки во след убежавшему норгу, а из глаз у него продолжали катиться слезы. На перемазанных щеках оставались дрожащие белые дорожки…
Девлик сбежал по парусиновым ступеням винтовой лестницы вниз, уверенно прошел по лабиринту узких проходов, ограниченных содрогающимися от его шагов полотнищами. Часовой‑демон на выходе одарил его злобным взглядом трех горящих красных глаз, но Девлик не обратил на него внимания.
Он негодующе скривился: над горизонтом уже встало мерзкое яркое солнце, жаркие лучи которого теперь были врагом его мертвой, склонной к разложению плоти. Скорее в тень, в прохладу! К спасительным мазям, защищающим тело! Опустив голову и набросив на нее капюшон, Девлик быстро направился к своей палатке…
А солнце, подымаясь над землей утрами, яростно набрасывалось на следы цепляющейся за жизнь зимы. Коварный холод, тайный враг небесного светила, сковывал лужи тончайшим ледком и посыпал почву вместе с едва проклевывающейся травой мелким инеем. Впрочем, с каждым днем такое случалось все реже и реже. Через пару дней исчезли и сами лужицы; земля стала выбрасывать из себя все новые и новые побеги; деревья робко раскрывали первые почки. Только от лесов и густых березовых рощ все еще несло холодом даже в самый теплый день, потому как в их глубинах до сих пор таились глубокие сугробы. Небо было отчаянно‑голубым, таким ярким и слепящим глаз, что невозможно было смотреть на любой его клочок, пусть и далекий от солнца. Свет, казалось, пропитал собой все вокруг, все, до последнего кустика или камня. Как и положено, с юга, с берегов Белого моря прилетели птицы: важные грачи, величавые аисты и шустрые стрижи. Не было места, где бы не слышался радостный щебет, где бы не мелькали крылья спешащей к гнезду пичуги. В лесах глухари вытаптывали токовища на заснеженных еще по краям полянах, волчьи стаи распадались на пары, а зайцы становились необычайно смелыми перед своими зайчихами. |