Уильям Генри рос вдумчивым и тихим ребенком и, хотя улыбался охотно, смеялся только изредка и никогда не капризничал и не дулся.
– Клянусь вам, у него темперамент монаха, – твердил мистер Тислтуэйт. – В вашей семье появился картезианец!
От испуга глаза Пег стали огромными.
– О, Ричард, только не это!
– Мы сделаем Уильяму Генри прививку, – решил Ричард и сразу послал письмо кузену Джеймсу-аптекарю.
Услышав, что от него требуется, аптекарь ужаснулся.
– Боже, Ричард, ни в коем случае! Оспу прививают взрослым людям! Никогда не слышал, чтобы вакцинации подвергали младенца, едва выросшего из пеленок! Она его погубит! Лучше бы вы отправили его на ферму или оставили здесь, но никого не подпускали к нему. И молитесь, что бы вы ни выбрали.
– Вакцинацию, кузен Джеймс. Она необходима.
– Ричард, я не стану делать ее! – Кузен Джеймс-аптекарь обернулся к Дику, который мрачно прислушивался к спору. – Дик, объясни же ты ему! Скажи хоть что-нибудь, умоляю!
Но неожиданно Дик пришел на выручку сыну.
– Джим, то, что ты предлагаешь, нам не подходит. Чтобы вывезти Уильяма Генри из Бристоля… нет, ты выслушай меня! – так вот, чтобы вывезти его из города, понадобится нанять повозку, а как знать, кто до этого сидел в ней? Или кого мы встретим на переправе в Роунхэм-Мидс? И потом, можно ли никого не подпускать к ребенку здесь, в таверне? По воскресеньям тут не протолкнешься. Ко мне собираются посетители со всего города. Нет, Джим, придется сделать вакцинацию.
– В таком случае я ни за что не ручаюсь! – воскликнул кузен Джеймс-аптекарь и, ломая руки, выбежал прочь – просить друга-врача найти жертву оспы, волдыри на теле которой уже лопнули.
Выполнить его просьбу было нетрудно: к тому времени в городе уже насчитывалось множество больных, преимущественно не старше пятнадцати лет.
– Помолись за меня, – попросил друга кузен Джеймс-аптекарь, погружая обычную штопальную иглу в лопнувший волдырь на лице двенадцатилетней девочки и поворачивая ее в ране, чтобы она покрылась гноем. Бедная маленькая пациентка! Ее миловидное личико навсегда останется обезображенным. – Помолись за меня, – повторил он, поднимаясь и укладывая иглу на слой корпии в жестяную коробку. – Молись, чтобы я не совершил убийство.
Аптекарь немедленно отправился в «Герб бочара», благо идти было недалеко. Усадив полуголого Уильяма Генри на колено, он достал из саквояжа штопальную иглу и крепко сжал ее в пальцах. Господи, а если малыш все-таки погибнет? Если он убьет его, да еще на глазах у посетителей таверны, самого мистера Тислтуэйта, негромко посвистывающего сквозь зубы, и Морганов, столпившихся вокруг, словно для того, чтобы удержать аптекаря, если он вдруг задумает побег? Все свершилось в одну секунду: аптекарь сдавил кожу на ручке Уильяма Генри чуть ниже левого плеча, воткнул в нее иглу и тут же вытащил ее.
Уильям Генри не вздрогнул и не расплакался: он устремил на потное лицо кузена Джеймса вопросительный взгляд огромных глаз, словно спрашивая: «Зачем ты это сделал? Мне же больно!»
«И вправду, зачем я сделал это? Никогда не видывал таких больших и удивительных глаз – ни у животного, ни у человека. Странный ребенок!»
Утирая слезы, аптекарь осыпал Уильяма Генри поцелуями, сунул иглу в коробку, чтобы затем сжечь ее в жарко натопленной печи, и передал малыша Ричарду.
– Вот и все. Теперь мне осталось лишь молиться. Но не о душе Уильяма Генри – душа младенца безупречно чиста, – а о моей собственной, чтобы я не совершил убийство. У вас найдется уксус и деготь? Мне надо обработать руки.
Мэг принесла кувшинчик уксуса, бутылку с дегтем, оловянное блюдо и чистую пеленку. |