– Если она поступила плохо, Бог должен покарать ее рукой Вашего Величества, – сказал ему Крэнмер.

– Бог должен покарать ее, – повторил за ним Генрих. – Хотя я и полагаю, что она еще сможет доказать, что невиновна. Я хочу сказать вам, что у меня нет никакого желания снова жениться, если мой народ не заставит меня это сделать.

– Аминь, – сказал Крэнмер, стараясь всем своим видом показать, что он вовсе не думает о Джейн Сеймур и о том, что, как ему сообщили, она уже ждет ребенка.

Генрих похлопал архиепископа по плечу, назвал его своим лучшим другом, а Крэнмер пожелал, чтобы все эти грустные события не помешали королю постоянно думать о Боге.

– Наоборот, мой дорогой Крэнмер, я все больше обращаюсь к Богу.

Крэнмер покинул короля в лучшем настроении, чем пришел к нему, а король получил облегчение от этого визита.

Он позвал своего сына, молодого герцога Ричмонда, и обнял его.

– Я испытываю сегодня к тебе особенно нежные чувства, – сказал ему король.

Даже говоря это, он думал об Анне. Как часто она унижала его! Как часто выводила из себя! И она смеялась над ним в объятиях своих любовников… Норриса… Вестона… Их лица предстали перед его глазами, а за ними стояла Анна, смеющаяся и надменная.

Он крепко обнял своего сына. Чувство жалости к себе самому вызвало у него слезы на глазах.

– Вы сегодня очень взволнованы, Ваше Величество, – заметил юноша.

Генрих не удержался и всплакнул. Он вспомнил, что, когда собирался во Францию и хотел оставить Анну править вместо себя, говорили, будто она думала освободиться от Марии. Ходили даже слухи, что она хотела ее отравить.

Он крепко прижал юношу к груди.

– Ты, а также твоя сестра Мария, должны благодарить Бога за то, что вам удалось избежать мести этой проклятой зловредной шлюхи, пытавшейся отравить вас обоих! – заявил он.

Анна пребывала в отчаянии. Ужасные дни следовали один за другим. С ней день и ночь находились две женщины, которых она ненавидела, зная, что они ее враги. Они были подосланы по приказу короля и выполняли роль служанок. Это были миссис Козинс, шпионка и сплетница, и ее тетка, леди Болейн, жена дяди Анны, сэра Эдварда. Она всегда завидовала своей племяннице, с самого рождения Анны, когда все говорили, какая она хорошенькая и умненькая девочка. Эти двое, по приказу Кромвеля, утомляли ее своими постоянными вопросами, стараясь заставить признаться в том, что у нее были любовники и что она изменяла королю. Они были некрасивыми женщинами с лживыми глазами, которым очень нравилось то, что им было поручено, и которые получали удовольствие, видя страдания королевы. Каждое замечание, сказанное королевой, передавалось в искаженном виде, чтобы показать, что она виновата. Именно этого и хотел Кромвель, поэтому эти две женщины его вполне устраивали. Те же леди, которых Анна хотела бы видеть рядом с собой, к ней не допускались. Ей хотелось бы поговорить с Маргаритой Ли и Марией Уайатт, со своей сестрой Марией, с Мэдж. Так нет же, за ней следовали по пятам, куда бы она ни направлялась, эти две отвратительные фурии или леди Кингстон, такая же холодная, как и ее муж, и не испытывавшая к королеве ни капли жалости. Дело в том, что жена констебля Тауэра видела много горя и привыкла к нему. У нее не осталось жалости для той, которая до того, как судьба ее так сильно ударила, получала от жизни много удовольствий.

Но кое-какие слухи все-таки доходили до Анны. Ее брат был арестован. За что? Его обвинили в кровосмешении! Но это возмутительно! Как они могут говорить такое! Это чепуха! Шутка! Они не смогут сделать Джорджу ничего плохого. Он ни в чем не виноват перед королем.

– Я была глупой, беззаботной и любила лесть.