Я грубо схватил ее за плечд и со всего размаха ударил по лицу. Она легонько вскрикнула от неожиданности и кинулась на меня, намереваясь расцарапать мне лицо.

Я без труда остановил ее.

– Никуда ты не уйдешь,- сказал я.- И я не сделаю того, чего ты от меня требуешь.

Я люблю тебя, дурочка, но что и как надо делать, решаю я. И теперь, и впредь.

– Пусти меня,- сказала она.- Я закричу. Ты не можешь удерживать меня против воли.

Она принялась вырываться. Черные волосы ее разметались, а карие глаза от гнева словно посветлели, стали похожи на топазовые глаза тигра. Я встряхнул ее изо всей силы. Я уже и раньше проделывал это в шутку, когда она просила меня сделать ей больно («пожалуйста, сделай мне больно!»), но сейчас я был зол, и когда я отпустил ее, она едва дышала и с трудом держалась на ногах.

Тогда я принялся целовать ее и поцеловал так крепко, что прокусил губу и почувствовал вкус крови. Внезапно руки ее обвились вокруг моей шеи, и, потянув меня за собой, она упала на землю. На этот раз она не вела себя, как испуганная девочка, и я на этот раз не стал сдерживаться, мною владело лишь жаркое безумие разбушевавшихся инстинктов.

– Ты мне сделал больно,- сказала она, когда я некоторое время спустя пришел в себя, чувствуя безмерную усталость и пустоту.- Ты сделал мне больно и сорвал с меня всю одежду. Смотри, ты расцарапал меня в кровь – и вот здесь, и здесь тоже.

Ах, Джо, теперь я люблю тебя веем моим существом. Теперь я вся твоя, и она тебе больше не нужна, правда?

Она засмеялась. Это был тихий, грудной смех. В нем чувствовалась глубокая удовлетворенность.

– Скажи ей об этом, когда она выйдет из больницы, если тебе так хочется, милый.

Она тебе больше не нужна, я знаю.- Она улыбнулась мне: эта улыбка светилась почти дикарским счастьем.

– Она мне больше не нужна,- тупо повторил я. Во рту у меня был привкус крови, и капельки крови ироступили на руке, которую она расцарапала. От солнечного света было больно глазам, а папоротник вокруг словно вырос и сомкнулся надо мной.

28

Прошло почти два месяца, прежде чем Элис вышла из больницы. Накануне этого дня мне в ратушу позвонил Браун. Он звонил мне сам, а не через секретаря.

– Мистер Лэмптон? Вы завтракаете сегодня со мной в Леддерсфорде в Клубе консерваторов. В час дня.

– Вы уверены, что вам нужен именно я? -спросил я.

– Конечно, уверен. И по важному делу. Не опаздывайте.

Его тон рассердил меня. Было серое дождливое сентябрьское утро – как будто бы теплое, но вдруг налетал ветер и становилось холодно. Корзинка для входящих документов на моем столе была полна, а кроме того, мне предстоял разгрвор с нашим младшим клерком Реймондом о недостаче по статье мелких расходов. Сейчас Реймонд – вполне респектабельный чиновник, занимающий мое прежнее место, и трудно даже поверить, что тогда он был тощим юнцом с бледной прыщеватой кожей, что ходил он в лоснящемся от старости синем саржевом костюме с бахромой на брюках и в рубашках, которые нельзя было назвать ни вполне чистыми, ни совсем грязными.

Когда позвонил Браун, он наливал чернила в чернильницы и, должно быть, для того, чтобы поддержать бодрость духа, дрожащим голосом напевал: «Вперед, христовы воины!»

– У вас что там, молитвенное собрание? – спросил Браун.- Я сам себя почти не слышу.

Я заметил, что на этот раз он не прибегает к своей простонародной манере говорить.

Я прикрыл рукой телефонную трубку.

– Замолчи, Рей, я разговариваю. Для чего вы хотите видеть меня, мистер Браун?

– Я не могу сказать этого по телефону, да если бы и мог, то у меня нет на это времени.- И он повесил трубку.

Я закурил сигарету,- вкус ее мне не очень понравился.