Я закурил сигарету,- вкус ее мне не очень понравился. После возвращения из Дорсета курение вообще не доставляло мне особого удовольствия. Мне еще повезло, подумал я, что этот разговор состоится только теперь: Хойлейк, не сумев отпугнуть меня от Сьюзен, передал дело Брауну, и тот собирается без всякого стеснения разделаться со мной. Человек, у которого лежит в банке всего несколько сотен – еще счастье, что у него есть хотя бы это,- бессилен против человека, у которого там сто тысяч. Меня заставят уехать из Уорли. Я уже понимал, что ждет меня в будущем, если я останусь работать в муниципалитете: я ведь видел, как напыжился Тедди, получив повышение (ему к тому же дали оклад по четвертой категории). Накануне вечер я провел со Сьюзен; она была молчалива, расстроена и то и дело принималась плакать, но ни за что не хотела сказать мне, что с ней.

Теперь я понял все. Папочка топнул ногой, и она отступила, думая сейчас лишь о том, как бы успеть вскочить на поднимающийся мост, пока ворота замка еще не закрылись. Да и Джек Уэйлс вернется на рождество. Куда уж свинопасу тягаться с принцем! И вот сейчас, когда то, чего я так боялся, случилось, я почувствовал даже облегчение: мне некуда отступать, мне не надо быть любезным, и я могу позволить себе роскошь высказать все, что накопилось у меня на душе.

Я посмотрел на Рея: руки у него были в красных и синих пятнах от чернил, нижняя губа дрожала. Он заметил, что я дольше обычного проверял статью мелких расходов, и чувствовал, что его ждет. В моей власти было изменить всю его жизнь: он происходил из бедной семьи, а я знал, что может случиться с мелким служащим муниципалитета, если его уволят. Деловитый Зомби как-то уволил младшего клерка за ту же провинность, какую совершил Рей, и тот кончил чернорабочим. Один проступок – и из-за системы рекомендаций ваша жизнь будет бесповоротно погублена: избежать подобной судьбы может только очень удачливый человек, или очень богатый, или очень талантливый. Рей сидел на скамье подсудимых – худой мальчишка невысокого роста; я был и судьей и присяжными. Достаточно мне сказать слово Хойлейку – и Рей больше у нас не работает.

– Принеси мне кассу, книгу с гербовыми марками и книгу мелких расходов,- сказал я.

Он вынул все это из сейфа и подошел к моему столу, шаркая стоптанными ботинками.

– Сегодня утром я произвел проверку, Рей,- сказал я.- Тут не все сходится.

Он тупо смотрел на меня.

– Есть ошибки,- сказал я.- Ошибки, которые должны были подтвердиться излишком наличности, но не подтверждаются. За последние две недели недостает пятнадцати шиллингов. Эти пятнадцать шиллингов у тебя?

Он покачал головой. Глаза его наполнились слезами.

– Ну хорошо. Может быть, я где-нибудь напутал. Давай проверим вместе.

Он смотрел через мое плечо, и его красно-синяя от чернил рука с обкусанными ногтями послушно следовала за моим пальцем, скользившим по длинным колонкам цифр.

Эта рука и стоптанные ботинки доконали меня; я увидел себя его глазами,- старый, самодовольный, всемогущий. И захлопнул книгу.

– Чертов дурак, зачем ты это сделал? Ты же понимал, что это раскроется.

– Не знаю,- сказал он, всхлипывая.

Зато я знал. Его приятели по школе зарабатывали пять-шесть фунтов в неделю, а он всего только два. И он пытался не отставать от них, бедняга.

– Перестань хныкать,- сказал я.- Ты попал в скверное положение, и слезы делу не помогут. Эти пятнадцать шиллингов у тебя?

Он покачал головой.- Нет. Извините меня на этот раз, мистер Лэмптон: клянусь вам, что я никогда больше не буду. Пожалуйста, не выдавайте меня.

Я вынул из кармана бумажку в десять шиллингов и две полукроны и положил их в кассу.

Лицо его просветлело.

– Вы не выдадите меня, мистер Лэмптон?

– А какого бы черта стал я это делать? Он схватил мою руку и принялся ее трясти.