- хакое мне дело до его дурацкой машины? И мне совершенно все равно, есть у тебя машина или нет. Просто мама пригласила его составить нам компанию, она всегда его приглашает. И поедем мы туда в «бентли» все вмете, мы с ним ни минуты вдвоем не будем.- Она заплакала.- Ты меня совсем не любишь.
Она обиделась и сразу стала маленькой и беззащитной. Меня охватила такая жалость к ней, словно передо мной была самая обыкновенная девушка, а не дочь Гарри Брауна, защищенная от настоящего горя стеной капитала в сто тысяч фунтов.
– Радость моя,- сказал я,- прости меня. Я очень тебя люблю. И по-глупому ревную.- Я взял ее за руку и притянул к себе.- Не плачь, любовь моя, а то у тебя глазки покраснеют. Дай я тебя обниму и перестань плакать.
Ну, ради твоего Джо.- Я нежно поцеловал ее и почувствовал, как она прижалась ко мне, словно ища защиты.
– У нас дома порой настоящий ад,- сказала она, всхлипывая.- Прямо о тебе не говорят, но я знаю: они считают, что мы не должны встречаться. Они говорят, что я еще слишком молода, чтобы иметь постоянного поклонника, но я понимаю, что дело не в этом.
– А почему ты сама не объяснишься с ними?
– Джо, ведь мне всего девятнадцать лет. Я ничего не умею. Мне всегда говорили, что работать мне не придется и специальные знания мне не нужны.
– У меня хватит денег на двоих.
– А что, если мы не получим разрешения на брак?
Я вспомнил голубую иволгу, которая когда-то жила у нас дома. Я выпустил ее из клетки, и она вылетела на пыльный двор,- через пять минут ее сцапала кошка. И я внезапно понял, что не имею права требовать, чтобы Сьюзен променяла свой дом на дешевую комнатенку и выматывавшую душу работу в магазине или на фабрике, пока ей не исполнится двадцать один год. Если Сьюзен придется стоять весь день за прилавком, сложив губы в вечную улыбку, мечтая лишь о том. чтобы дать отдых усталым ногам, если Сьюзен придется на фабрике выслушивать приказания старшей, которая будет отчаянно ненавидеть ее за молодость, красоту, интеллигентную речь, хорошие манеры и сумеет найти тысячи мелких способов отравлять ей жизнь,- то мне снова придется пережить чувство, охватившее меня двадцать лет назад, когда я увидел растерзанное тельце иволги и ясно понял, что во всем виноват только я.
– Не тревожься, девочка,- сказал я.- Мы найдем способ, как пожениться.
– Они обычно ни в чем мне не отказывают,- сказала она.- Во всяком случае, папа.
Они совсем не злые, Джо, право, не злые.- Внезапно она прильнула ко мне и покрыла поцелуями мое лицо.- О господи, я до того люблю тебя, что ты и представить себе не можешь…
Ее объятия были такими бурными, что у меня перехватило дыхание, как после трудной партии в теннис.
Когда я просунул руку под ее блузку, она застонала, и я почувствовал, что она дрожит.
– Джо, Джо, Джо! – Она была где-то далеко от меня, куда я не мог за ней последовать, хоть и понимал, что должен быть с ней.- Я люблю тебя, Джо. Я так люблю тебя, что готова распластаться на земле, чтобы ты мог ходить по мне. Если захочешь, ты можешь разрезать меня на кусочки, я слова не скажу.- Она прижала мою руку к своей груди.- Я хочу, чтобы ты сделал мне больно. О господи, до чего ты красив. У тебя такие чудесные глаза – как у Иисуса…
Я почувствовал, что желание вдруг угасло во мне. Ее слова звучали в моих ушах, и я понял, что никогда не смогу от них избавиться. Они были романтичны, но за ними скрывалась страсть, пугающая своей силой.
– Я люблю тебя,- сказал я.- Мне хотелось бы целовать тебя всю, все твое тело покрыть поцелуями.
– А может, оно тебе не понравится,- сказала она.
– Понравится.- Я положил руку ей на колено.
– Нет. Прошу тебя, не надо.
– Разве ты меня не любишь?
– Я для тебя на все готова, но я боюсь. |