– Карло пошел за машиной,- сказала Мария.- Пойдем, Питер. Мы едва успеваем в аэропорт.

Шейн вышел вслед за ними через знакомую уже прихожую. Зажатый на заднем сиденье машины между Марией и Питером, он вдруг ощутил смехотворность ситуации - как если бы все они участвовали в каком-то диком, дурацком фильме.

– Скажи мне,- произнес Питер по-английски голосом, более дружелюбным, чем до сих пор,- как случилось, что ты оставил первый знак - где, ты говоришь, это было?

– В Дании,- ответил Шейн по-английски.- В городе Аалборге. Я доставлял туда донесения и на обратном пути увидал двоих пришельцев, отца с сыном, верхом на ездовых животных пересекающих площадь, на которой стояла статуя Кимбрийского быка…

Картина эта живо встала перед ним. Сын, рукояткой энергетического копья отталкивающий женщину, которая иначе была бы затоптана его ездовым животным. Внезапно обезумевший и нападающий на него с голыми руками муж этой женщины, которого легко привели ударом в беспамятство.

Вспоминая, Шейн ощутил, как леденеет внутри от ожившего ужаса и приближения собственного помешательства. Он рассказал, как отправился в бар, выпил бутлегеровской водки и как на него напали трое бродяг. Он не собирался рассказывать все, но почему-то, начав, не мог удержаться. Он рассказал, как, снова пересекая уже пустую площадь, повинуясь импульсу, нацарапал знак Пилигрима под распятым на пиках телом.

– Я верю тебе,- сказал Питер.

Шейн ничего не ответил. Сидя в тесноте машины, он чувствовал тепло бедра Марии, прижатого к его собственному; и это тепло, казалось, окутывало его ледяное нутро, растапливая лед,- будто затерявшийся в метели и замерзший человек возвращался к жизни за счет живого тепла другого человеческого существа.

Он вдруг ощутил сильное, страстное желание к ней как к женщине. Алааги поощряли животных к размножению - в особенности ценный скот наподобие вот этих специальных человеческих курьеров-переводчиков Лит Ахна; но существование Шейна и его коллег под неусыпным контролем со стороны чужаков развило в них паранойю. Им всем слишком хорошо были известны многочисленные пути, которыми хозяева могли уничтожить их; и поэтому после исполнения обязанностей инстинкт подсказывал им удалиться, незаметно заползти в одинокие постели, заперев за собой дверь, из страха, что тесный контакт с себе подобными может сделать их существование полностью зависимым от воли чужаков.

Как бы то ни было, Шейн не хотел размножаться. Он хотел любви - хотя бы на мгновение; а любовь была единственным, чего не могли себе позволить люди - высокооплачиваемые служащие Первого Капитана Земли. И вот неожиданно тепло Марии неудержимо поманило его…

Он с трудом очнулся от грез. Питер с любопытством смотрел на него. Что такое сейчас говорил этот парень - что верит Шейну?

– Пошли кого-нибудь в Аалборг, чтобы расспросить людей о том, что произошло. Мой знак должен все еще быть там, если алааги не стерли его.

– В этом нет необходимости,- сказал Питер.- Сказанное тобой объясняет, каким образом знак мог распространиться по свету. Нужен был кто-то вроде тебя, способный перемещаться повсюду, чтобы знак стал известен как символ Сопротивления. Я всегда знал, что должен быть кто-то у истоков легенды.

Шейн оставил первую часть комментария Питера без ответа. Это человек, очевидно, не понимает того, что Шейн узнал в своих путешествиях,- насколько быстро распространяются любые слухи среди подневольного населения. Шейн присутствовал при зарождении слухов в Париже, которые вновь услыхал неделю спустя в Милане. Кроме того, Питер, похоже, приписывает ему заслугу в продолжении распространения знака по свету; и это, пожалуй, мнение, в котором не стоит его разубеждать.

– Думаю, пришла пора посмотреть в лицо действительности,- сказал Питер, на секунду привалившись к нему, когда Карло резко завернул за угол.