Распахнулась правая створка двери, и Шейн вошел в офис. Под белым потолком, столь же высоким, что и потолок коридора, и подошедшим бы для небольшой бальной залы (по человеческим меркам), в воздухе парил серый письменный стол; стоящие на непокрытом полу из тех же черно-белых плиток стулья и диваны были прямоугольной формы, без спинок. И конечно, были все рассчитаны на рост девятифутовых пришельцев. Ни на одном из них не было обивки, но материал казался упругим.

Лит Ахн и вправду был один; он сидел, громоздясь за письменным столом, на котором был установлен такой же терминал, что и на столе дежурного офицера в коридоре. Кроме того, на столе были разбросаны какие-то вещицы, достаточно маленькие, чтобы Шейн мог зажать каждую из них в своей человеческой руке, но не узнаваемые по форме и назначению. В подобной ситуации на столе человека это могли быть миниатюрные статуэтки. Но алааги не имели искусства и не проявляли к нему интереса. Что это за фигурки и каково их назначение - было неразрешимой загадкой для Шейна. На стене справа от входной двери висел большой экран размером примерно три на два метра; сейчас он был выключен. Слева была рассчитанная на алаага одностворчатая дверь, ведущая в личные апартаменты Лит Ахна.

Лит Ахн поднял голову, чтобы взглянуть на Шейна, когда тот, переступив порог, сделал один шаг и остановился.

– Подойди сюда,- сказал командующий пришельцев, разрешая и приказывая одновременно, ибо два этих слова по-алаагски звучали как одно, и Шейн подошел к дальнему краю стола.

Первый Капитан всей Земли воззрился на него. Подобно тому как алааги с трудом отличали одного человека от другого, так и большинство людей не в состоянии были отличить одного алаага от другого, не говоря уже о том, что видели своих хозяев в основном в доспехах и потому без лица. Шейн тоже посмотрел на Лит Ахна. Он тесно соприкасался с командующим чужаков уже почти три года, с тех пор, как Лит Ахн образовал Корпус людей-переводчиков. Шейн не только узнавал Первого Капитана - он стал экспертом по изучению малейших оттенков сиюминутного настроения своего господина. Как и все человеческие существа теперь, он был зависим; в данном случае зависим от Первого Капитана не только в еде и жилище, но и в самой жизни. Он каждодневно изучал своего господина - как ягненок мог бы изучать льва, рядом с которым ему приходится спать ночью; и вот сейчас ему показалось, он заметил усталость, глубоко запрятанное беспокойство и еще нечто непонятное в облике возвышающегося перед ним существа.

– Лаа Эхон, шестого ранга, командующий миланского гарнизона, получил ваше послание, наинепогрешимейший господин, и передает свои изъявления вежливости Первому Капитану,- сказал Шейн.- Но никакой депеши со мной не переслал.

– Неужели, маленький зверушка-Шейн? - переспросил Лит Ахн. Шейн услышал свое невнятно произнесенное имя в том ласково-уменьшительном варианте, какой позволял язык чужаков; но слова, очевидно, предназначались для ушей самого Лит Ахна, а не для человеческих.

Сердце Шейна радостно забилось. Лит Ахн явно находился в теплом и доверительном настроении, насколько это было возможно для алаага - и более того, никогда Шейн не видел, чтобы другой пришелец позволял себе такое. Тем не менее в этом чужаке чувствовались тревога и озабоченность какой-то проблемой, что Шейн отметил про себя сразу, как вошел в комнату; и он продолжал исподтишка всматриваться в ширококостное лицо напротив. Больше, чем когда бы то ни было, ощущался в хозяине его возраст, хотя лицо было почти без морщин и непохоже было, что годы сделали волосы Главнокомандующего Земли более белыми, чем у любого взрослого алаага. При рождении волосы у алаагов были желтоватыми, становясь снежно-белыми ко времени полового созревания, наступающем у пришельцев в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти земных лет.