Она уже успела развести огонь, приложив особые усилия к тому, чтобы на решетке было достаточно углей. Огонь здесь горел круглый год, чтобы пациентам, которых доктор принимал в кабинете, всегда было комфортно. Но сегодняшний день выдался особенно холодным, и на то, чтобы воздух в комнате прогрелся, ушло немалое время. На окне над столом профессора успел нарасти лед, украсив стекло изящными узорами наподобие папоротниковых листьев, которые исчезли, стоило ей подышать на стекло. Сара протерла тряпкой осевшую на стекло влагу и немного полюбовалась видом, который в такой погожий день открывался отсюда аж до самого приморского Файфа. По крайней мере, так ей говорили. Сама она никогда на бывала дальше окраины Эдинбурга.

На письменном столе у окна громоздились стопки книг и бумаг, и Сара всегда старалась прибираться на столе, ничего не перекладывая и не меняя местами. Со временем она достигла в этом совершенства – нелегким методом проб и ошибок: бывало, приходилось вылавливать блудные бумажки чуть ли не из камина.

Комната не всегда казалась такой приветливой. Когда Сара только начала служить в доме доктора Симпсона, обстановка кабинета пугала ее. У стены стоял высокий шкаф, где на полках теснились склянки с анатомическими образцами: разнообразные человеческие органы, плавающие в какой-то желтоватой жидкости. Что еще хуже, многие органы были повреждены, изуродованы различными болезнями, будто одного их присутствия мало, чтобы напугать до полусмерти.

Со временем все это стало завораживать – даже та склянка, где плавали лицом друг к другу два крошечных младенца, сросшиеся в районе грудины. Когда Сара впервые увидела их, у нее в голове появился целый рой вопросов. Откуда могла взяться подобная вещь? И каким образом ее добыли? Кроме того, у нее имелись сомнения, насколько это вообще приемлемо – держать у себя подобный образец: все же это были человеческие останки, так не лучше ли было похоронить их? И правильно ли выставлять такое на всеобщее обозрение? Быть может, даже смотреть на такое грешно?

Под полками было отделение с закрывающимися дверцами, где доктор хранил учебные материалы для курса лекций по акушерскому делу. У Сары не было твердой уверенности, позволено ли ей изучать содержимое шкафа, но, поскольку прямого запрета не было, иногда – когда было время – она позволяла себе удовлетворять свое любопытство. Внутри хранилась странноватая подборка тазовых костей вперемешку с гинекологическими инструментами, о назначении которых Сара могла только догадываться. Там, конечно, лежали уже знакомые щипцы, но были еще и загадочные устройства с ярлычками, на которых значилось: «кефалотриб», «краниокласт» и «перфоратор». Названия эти, казалось, намекали на какие-то страшные вещи, и Сара никак не могла взять в толк, какую роль они могли играть в рождении ребенка.

Полностью соответствуя характеру хозяина, кабинет явно нуждался в методической организации – в особенности библиотека. Сара давно бы уже занялась этим делом, будь у нее достаточно времени. Книги, казалось, расставили на полках в произвольном порядке. К примеру, переплетенное в красную кожу собрание Шекспира было втиснуто между семейной Библией и «Эдинбургской фармакопеей». Ей вспомнилось, что в силу каких-то загадочных причин имена домашних животных были записаны на форзаце «Фармокопеи».

С благоговением касаясь пальцем каждого корешка, она читала названия: «Естественная теология» Пейли, «Анатомия и физиология человеческого тела», «Антикварные редкости» Адама, «Принципы хирургии» Сайма. А потом в дверь сунул голову Джарвис.