— Уверен, что последние проведенные у меня часы не покажутся вам столь тягостными, когда вы познакомитесь с моим учителем фехтования, — появился в покоях Хмельницкого, расположенных в северном крыле замка и соединенных с центральной частью переходным мостиком, Карадаг-бей.

— Два урока фехтования, полученных у этого мастера, стоят участия в двух победных сражениях.

— Это хорошо, что у вас есть свой учитель фехтования, — охотно расстался со своим лежбищем полковник. — Он татарин?

— Перс. Мне купили его в Стамбуле, почти как пленного, за сугубо символическую плату. Ни тот, кто продавал, ни тот, кто покупал, представления не имели о даре фехтовальщика, которым обладает этот человек. Один такой воин заменит на поле боя десять ваших казаков.

Хмельницкий недоверчиво хмыкнул.

— Скажем, пятерых татар, — смилостивился Карадаг-бей, не желая унижать своего нового союзника.

Только сейчас гетман узнал, что владелец замка до сих пор скрывал от него существование специального гимнастического зала, в котором, между потолком и полом, были подвешены несколько чучел, в том числе и чучело всадника. А еще здесь располагался целый арсенал всевозможного оружия — от старинных двуручных немецких мечей до турецких ятаганов и английских палашей. Одних кинжалов — разной величины и конфигурации, с невообразимо красивыми рукоятками — было развешано на коврах более ста пятидесяти. Здесь же, на специальных подставках, лежали кистени, булавы, боевые секиры… Этой коллекцией можно было любоваться целый день напролет. Но создавал ее хозяин явно не для развлечения гостей.

— Сколько поколений вашего рода собирало весь этот арсенал? — удивился Хмельницкий.

— Те же три поколения, которые возводили этот замок. Каменный, как вы заметили, в отличие от глинобитного двора хана.

— Это уже одобрено нами. Приятно удивлены.

— Но самым ценным оружием в этой коллекции является мой главный фехтовальщик, которого я считаю лучшим в мире.

— В мире?

— А кто и каким образом способен оспорить это мнение? — улыбнулся Карадаг-бей.

— Тоже верно.

Убедившись, что полковник согласен с его мнением, Карадаг-бей хлопнул в ладоши. Тотчас же открылась замаскированная небольшим ковром дверь, и оттуда появился невысокого роста худощавый воин — бритоголовый, одетый так, как обычно одеваются татары. Некогда довольно симпатичное полуевропейское лицо его было рассечено тремя шрамами, глубокими и безобразными.

Глядя на них, Хмельницкий подумал, что эти шрамы и есть та истинная плата, которую Гурлал — так звали перса — заплатил за свое мастерство. Хотя, с другой стороны, трудно убеждать кого-то в своем исключительном мастерстве фехтования, имея такие отметины на лице. «Интересно, — подумалось полковнику, — было бы взглянуть на него оголенного».

Вначале Гурлал упражнялся с чучелами. Юлой вертясь между ними, он тупой фехтовальной саблей наносил удары налево и направо; в каком-то невероятном прыжке врубался в шею всадника, с разворота отсекал голову пехотинцу, и тут же, провертевшись почти у самой земли, подсекал ноги другого врага. А, поднимаясь, успевал метнуть в чучело невесть откуда появившийся в его руке нож.

Хмельницкий был потрясен. Но еще больше он восхищался, видя, как перс воспроизводит все это в схватке с тремя татарами, тоже, в общем-то, не последними фехтовальщиками Татарстана. Прыжки, подкаты, удары с разворота и во время непостижимых по своей замысловатости кувырков…

Все это наводило на мысль, что его, Хмельницкого, собственное умение фехтовать, которым он не раз поражал казаков и во время тренировок, и в бою, — всего лишь размахивание саблей жалкого неуча.