— В какую странную завязь сплелись все те пути, которые свели нас в столице Крыма! — задумчиво молвил Хмельницкий. — Ваше знакомство с князем Тибором Ракоци конечно же является продолжением союза моравских князей с трансильванской династией Ракоци? — он спросил об этом не только из желания выяснить политические мотивы знакомства Бартлинской с князем Тибором. Куда больше полковника интересовало, что конкретно связывает лично Стефанию с этим молодым авантюристом.

— Не скрою, если нам удастся добиться, чтобы на трон Трансильвании взошел князь Тибор, то Чехия получит надежного союзника в будущей борьбе. Но только, знаете, о чем я сейчас подумала? Князю Тибору не хватает той уверенности и решительности, с которыми начинаете свое движение в Украине вы.

— Но за ним нет и той могучей воинской силы, которая сможет поддержать меня, то есть силы, подобной Запорожской Сечи, — попытался полковник быть справедливым в отношении своего соперника. — Это-то и сказывается на его положении, его неуверенности в успехе.

Стефания едва заметно улыбнулась, давая понять, что сумела оценить благородство собеседника. Но тотчас же огорчила Хмельницкого, не пожелав больше рассуждать по поводу своих отношений с опальным венгерским князем.

3

Князь Тибор был разочарован. Приезд княгини Стефании Бартлинской почти не сказался на отношении к нему при дворе Ислам-Гирея, где, несмотря на ужин с ханом в «Византии», его по-прежнему воспринимали со скептической снисходительностью как человека, за которым никто и ничто не стоит.

Он был бы еще больше разочарован, если бы точно знал, почему оказался тогда в «Византии». Когда в конце вечера, во время которого немало было молвлено о союзе Крыма и Украины, гетман Хмельницкий поинтересовался, почему на нем присутствует опальный трансильванский князь, Карадаг-бей, со свойственной ему загадочной откровенностью, объяснил:

— Чтобы при дворе турецкого султана узнали от этого странствующего рыцаря, удостоенного моего приема, о чем в действительности шла речь во время встречи атамана казаков с крымским ханом.

— То есть здесь было сказано только то, что достойно ушей султана?

— Не сказал бы, — возразил Карадаг-бей. — Но то, что их недостойно, очень часто оказывается выгодным для тех, кто не желает укрепления Ислам-Гирея на бахчисарайском престоле.

— Разве сейчас в «Византии» присутствуют и враги Ислам-Гирея?

— А разве непрочность ханского престола обязательно доставляет удовлетворение только лютым врагам хана? Очень часто шаткость важна как непрочные, но все же ступени, ведущие в дальновидную политику.

Но, даже не догадываясь, кто именно является «невольными ушами турецкого султана» и «одной из шатких ступеней» обманчивой политики, неискушенный в государственных делах князь Тибор имел все основания молчаливо обижаться. Это он, узнав из письма, переданного ему трансильванским посланником в Крыму, о прибытии княгини, по существу, подготовил Бахчисарай к ее приему. Стефания удостоила его лишь очень краткой аудиенцией в замке Карадаг-бея, где временно размещалась ее «походная», как она выразилась, резиденция.

— Я удивлена, князь. Оказывается, вы избрали Турцию страной своего изгнания? — покровительственным тоном сочувствующей императрицы спросила Стефания, избегая какого-либо светского вступления в беседу. И даже не поинтересовавшись, как он оказался в Татарии.

— Меня никто не изгонял, княгиня.

— Я сказала: «добровольного изгнания».

— Это не изгнание. Я отправляюсь в Стамбул, чтобы просить помощи и поддержки для того дела, которое задумал в Трансильвании.