— Нет, — сказала она, — но очень приятно, что ты предложил свою помощь. Сейчас будем ужинать. Сначала я подам твоей матери…

Но Матильда уже вполне пришла в себя, поднялась с кровати и вместе с ними присела к столу.

— Всю дорогу, — прошептала она с извиняющейся улыбкой, — я мечтала об этих минутах: сесть у жаркого огня, среди своих, с миской супа в руках…

— Итак, объясни мне, почему, когда Селестен рассказал тебе о том, что случилось с бедным Огюстом, ты не пришла прямо ко мне? — спросила мадемуазель Леусуа, нарезая хлеб толстыми ломтями.

— В последнем письме, еще в прошлом году, ты сообщила, что собираешься пожить некоторое время в Шербурге и ухаживать там за своим престарелым дядей Себастьеном, чтобы не отправлять его в приют. Когда мы сегодня проезжали мимо, огня в твоем доме не было. Я решила, что ты еще не вернулась.

— Я возвратилась полгода назад, радуясь, что смогла скрасить последние минуты бедного дядюшки. И еще мне было приятно вернуться потому, что ведь здесь я всегда кому-нибудь нужна. А сегодня вечером помогала Мари Валет, она родила мальчика, правда, его отцу едва ли будет приятно об этом узнать: больше двух лет он находится в плавании на корабле Индийской компании…

— Известно, кто отец?

— Один солдат из Ла Уг. Но нам не следовало говорить об этом при мальчике…

По правде, из всего разговора Гийома заинтересовал лишь один момент: кузина лечила людей, как раньше его отец.

— Вы доктор? — спросил он с ноткой уважения в голосе, заставившей Анн-Мари улыбнуться.

— Не совсем, но от моего отца, который был аптекарем — царство ему небесное! — сказала она, быстро перекрестясь, — я многому научилась. Потом, у знатных дам в Валони, где, как надеялся бедный батюшка, я должна была стать настоящей барышней, я научилась другому. Так что ко мне часто заходят за целебным отваром или за советом, а когда доктор Тостен слишком занят, на помощь зовут меня. По-моему, со временем я стала довольно хорошей акушеркой.

— Она умеет почти столько же, сколько умел твой отец, Гийом, разве что ее никогда не просили ампутировать ногу или сделать трепанацию черепа… А почему ты так и не вышла замуж? Ведь я знаю, тебе делали предложения!

— Может, кто-нибудь и позарился бы на мои несколько экю! Достаточно взглянуть в зеркало, чтобы увидеть, что я дурна… нет, не спорь! Мне это известно, и, если хочешь, скажу откровенно: теперь я даже довольна — по крайней мере, живу спокойно.

Немного помолчали, затем Матильда, поколебавшись, затронула, наконец, мучившую ее тему:

— Нам надо все же поговорить о Симоне. Отказавшись впустить нас в наш дом, она кричала, что я причинила немало зла и что она не желает нас видеть…

— Она так сказала?

— Да, и я до сих пор пытаюсь понять, в чем моя вина.

— Ни в чем, можешь спать спокойно… а не следует ли нам отправить мальчика в кровать?

— Нет, — сказал Гийом. — Я не хочу спать, а если вы уложите меня, то я все равно буду подслушивать под дверью.

Вызывающий тон Гийома позабавил мадемуазель Леусуа.

— Ну что ж, по крайней мере, ты откровенен. Тогда оставайся! Ты не услышишь ничего, что заставило бы краснеть твою мать.

Затем она вновь повернулась к молодой женщине:

— Ты помнишь тот день, когда тело маленькой Луизы Симон было обнаружено недалеко от ворот дамбы в зарослях тамарина в Волчьей Заводи?

Лицо Матильды смертельно побледнело. Разве могла она забыть тот весенний вечер, когда руки Альбена в последний раз обнимали ее?

Любовь их с самого начала наталкивалась на серьезные препятствия.