|
И как раз в пору: бриг, шедший полным ходом, готов был разбиться в щепы о ледяные стены своей тюрьмы. Джонсон инстинктивно повиновался. Шандон, Клоубонни и весь экипаж, вплоть до кочегара Уорена, оставившего топку, и негра Стронга, бросившего плиту, собрались на палубе и вдруг увидели, как из каюты капитана, ключ от которой находился только у него, вышел человек. Это был матрос Гарри. — Что, что такое, сударь! — воскликнул, бледнея, Шандон. — Гарри... это вы... По какому праву распоряжаетесь вы здесь? — Дэк! — крикнул Гарри, и тут же раздался свист, так удивлявший экипаж. Услыхав свою настоящую кличку, собака одним прыжком вскочила на рубку и спокойно улеглась у ног своего хозяина. Экипаж молчал. Ключ, который мог находиться только у капитана, собака, присланная им и, так сказать удостоверявшая его личность, повелительный тон, который сам говорил за себя, — все это произвело сильное впечатление на матросов и утвердило авторитет Гарри. Впрочем, Гарри нельзя было узнать: он сбрил густые бакенбарды, обрамлявшие его лицо, и от этого оно приняло еще более энергичное, холодное и повелительное выражение. Он успел переодеться в каюте и явился перед экипажем во всеоружии капитанской власти. И матросы, охваченные внезапным порывом, в один голос крикнули: — Ура! Ура! Да здравствует капитан! — Шандон, — сказал капитан своему помощнику, — соберите экипаж; я сделаю ему смотр. Шандон повиновался и взволнованным голосом отдал приказание. Матросы выстроились, капитан стал подходить к помощникам и к матросам и каждому из них говорил несколько слов, давая оценку его поведению. Окончив смотр, он поднялся на рубку и спокойно проговорил: — Офицеры и матросы! Я такой же англичанин, как и вы; я избрал своим девизом слова адмирала Нельсона: «Англия надеется, что каждый исполнит свой долг». Как англичанин я не хочу, да и все мы не хотим, чтобы люди, более отважные, побывали там, где нас еще не было. Как англичанин я не потерплю, — все мы не потерпим, — чтобы на долю других выпала честь достигнуть крайних пределов севера. Если ноге человека суждено ступить на полюс, то лишь ноге англичанина! Вот знамя нашей родины! Я снарядил этот бриг, пожертвовал на это свое состояние, я готов пожертвовать своей и вашей жизнью, лишь бы наше знамя развевалось на Северном полюсе! Верьте мне! Начиная с сегодняшнего дня, за каждый пройденный на север градус вы будете получать по тысяче фунтов. Мы находимся под семьдесят вторым градусом, а всех их — девяносто. Считайте. Впрочем, мое имя ручается за меня: оно означает — энергия и патриотизм. Я — капитан Гаттерас! — Капитан Гаттерас! — воскликнул Шандон. Имя это, хорошо известное английским морякам, глухо повторилось в рядах экипажа. — А теперь, — продолжал Гаттерас, — забросьте якоря на льдины, погасите огонь в машине, и пусть каждый займется своим делом. Шандон, я хочу поговорить с вами о делах, касающихся брига. Зайдите ко мне в каюту с доктором, Уоллом и Джонсоном. Джонсон, распустите экипаж. Гаттерас, спокойный и невозмутимый, сошел с рубки, а Шандон приказал отдавать якоря. Но кто такой был этот Гаттерас и почему его имя произвело на всех такое впечатление? Джон Гаттерас, единственный сын лондонского пивовара, умершего архимиллионером в 1852 году, еще в юношеском возрасте поступил в торговый флот, несмотря на то, что его ожидала блестящая будущность. И не потому сделался он моряком, что чувствовал призвание к торговле, нет, он бредил географическими открытиями. Гаттерас мечтал побывать там, где еще не ступала нога человека. |
