|
— Выходит, ты думаешь, он болен, а? Она разволновалась, расстроенная этой неожиданной интимной информацией. — Этого я не знаю, — нехотя признался он. — Не берусь утверждать, но при его образе жизни шанс на это есть. — Во всяком случае, что-то он принимает. Недаром он иногда такой странный. И маленькая головка Мадлон немедленно заработала. — Я вижу, с ним надо быть поосторожней, — протянула она. — Надеюсь, ты не испугалась? — спросил Робинзон. — Он же тебе никто, или он приставал к тебе? — Да ты что? Попробовал бы только! Но ведь не угадаешь, что ему взбредет в голову. Представь, к примеру, у него припадок. Это ведь бьшает с теми, кто балуется наркотиками. Нет уж, я у него лечиться не стану. — После нашего разговора я — тоже, — одобрил Робинзон. И они опять принялись нежничать и ласкаться. — Милый! Милый! — баюкала она его. — Родная! Родная! — отвечал он. Потом молчание вперемешку с градом поцелуев. — Сколько раз скажешь мне «люблю», пока я доцелую тебя до плеча? Игра начиналась от шеи. — До чего же я красная! — воскликнула она, отдуваясь. — Задыхаюсь. Дай отдышаться. Но он не давал ей отдышаться. Начинал все сначала. Лежа в стороне на траве, я силился увидеть, что будет дальше. Он целовал ей соски, играл ими, словом, забавлялся. Я тоже раскраснелся — меня распирало от разных чувств, и еще я был в восторге от своей нескромности. — Мы ведь будем счастливы вдвоем, верно, Леон? Скажи, что ты уверен в этом. Начался антракт. А затем бесконечные планы на будущее, словно они собирались переделать весь мир, но только для них двоих. Главное, чтобы между ними не стоял я. Казалось, им никак от меня не отделаться, не очистить свою близость от пакостных воспоминаний обо мне. — Вы давно с Фердинаном дружите? Это не давало ей покоя. — Да, много лет... То тут, то там, — отозвался он. — Сначала встречались случайно, во время путешествий. Этот тип любит путешествовать, и получилось, что мы вроде как давние попутчики, понимаешь? А серьезного между нами ничего — так, сущие пустяки. — Придется тебе бросить возиться с ним, дорогой. И разом! — коротко, ясно, решительно отрезала она. — Придется! Теперь твоей попутчицей буду только я. Понял, котик? Вправду понял? — Да ты никак к нему ревнуешь? — все-таки слегка удивился этот мудак. — Нет, не ревную, но слишком люблю тебя, Леон, и хочу, чтобы ты целиком был мой. Не желаю ни с кем тобой делиться. И потом теперь, когда я тебя люблю, он для тебя не компания, Леон. Он чересчур испорченный, понял? Ну, скажи, что обожаешь меня, Леон. И что все понял. — Обожаю. — Вот и хорошо. В тот же вечер мы вернулись в Тулузу. А через два дня стряслась беда. Уезжать мне так или иначе было надо, и я уже кончал укладываться, собираясь на вокзал, как вдруг под окном раздался крик. Я прислушиваюсь. Меня срочно вызывают в подземелье. Кто меня зовет — не вижу, но, судя по голосу, дело срочное. Я нужен там безотлагательно. — Неужели нельзя подождать? Горит у вас там, что ли? — огрызаюсь я, чтобы не бежать сломя голову. Время около семи, как раз перед обедом. Проститься мы уговорились на вокзале. Это устраивало всех, потому как старуха собиралась в тот день вернуться домой из склепа позже обычного: она ждала партию паломников. — Скорее, доктор! — надсаживается голос на улице. |
