|
Весь госпиталь завидовал и подражал ему. Как только мы стали презентабельны и приемлемы в нравственном смысле, нас начали посещать люди с положением в свете и занимавшие высокие посты в парижских административных сферах. В салонах заговорили о том, что неврологический центр профессора Падегроба превратился в подлинный приют, очаг, так сказать, пламенного патриотического рвения. В наши впускные дни у нас в гостях перебывали не только епископы, но одна итальянская герцогиня, крупный поставщик армии, а вскоре и Опера, и пенсионерки Французского театра. Нами приезжали полюбоваться на месте. Одна красотка из Комедии, несравненная исполнительница поэзии, нарочно подошла к моему изголовью и почитала мне особенно героические стихи. Во время декламации по ее порочной рыжей шевелюре (и соответствующей коже) пробегали какие-то удивительные волны, извивы которых пробирали меня до самой промежности. Когда эта дива принялась расспрашивать меня о моих военных подвигах, я порассказал ей столько захватывающих подробностей, что она до самого конца не спускала с меня глаз. Вдоволь наволновавшись, она испросила у меня разрешения поручить одному поэту, своему поклоннику, запечатлеть в стихах самые яркие из моих рассказов. Я незамедлительно дал согласие. Профессор Падегроб, введенный в курс этого проекта, чрезвычайно благосклонно одобрил его. По этому случаю он в тот же день дал интервью сотрудникам большого «Иллюстре Насьональ», фотограф которого снял всех нас вместе на ступенях госпиталя вокруг красавицы актрисы. — Это наивысший долг поэта в переживаемые нами трагические часы, — заявил профессор Падегроб, не пропускавший ни одного случая вновь привить нам вкус к эпопее. — Время мелочного штукарства прошло. Долой заскорузлую литературщину! Пусть в оглушительном и благородном грохоте нам раскроется новая душа. Этого требует взлет великого патриотического обновления! Сияющие вершины, сужденные нашей славе! Мы нуждаемся в величественном дыхании эпической поэмы... Что до меня, я заявляю, что восхищаюсь высоким и незабываемым творческим содружеством поэта и одного из наших героев, сложившимся на наших глазах во вверенном мне госпитале! Манделом, мой однопалатник, воображение которого в данных обстоятельствах несколько отстало от моего и который не попал также на фотографию, проникся ко мне острой и упорной завистью. Отныне он отчаянно оспаривал у меня пальму первенства по части героизма. Он без удержу выдумывал все новые истории, и его подвиги смахивали уже на сущий бред. Мне было трудно изобрести что-нибудь похлеще, добавить еще что-нибудь к подобным россказням; тем не менее никто в госпитале не смирялся: распаленные духом соревнования, все наперебой сочиняли «красивые военные истории», чтобы представить себя в самом ослепительном свете. Мы переживали великий эпический роман в шкуре смехотворно фантастических персонажей, дрожа при этом всей душой и потрохами. Догадайся наши слушатели о правде, их наверняка бы стошнило. Война была в полном разгаре. Наш великий друг Падегроб принимал также кучу важных иностранцев, нейтральных, скептичных и любопытных. Через наши палаты проходили, при саблях и в мундирах с иголочки, генеральные инспекторы министерства; война продлила их службу, а значит, омолодила их и раздула новыми надбавками к окладу. Немудрено, что они не скупились на поощрения и награды. Все шло прекрасно. Падегроб и его лихие раненые стали гордостью санитарной службы. Вскоре моя прекрасная покровительница из Французского театра нанесла мне еще один визит, в то время как ее знакомый поэт заканчивал и дорифмовывал повествование о моих подвигах. В конце концов я встретил этого бедного боязливого молодого человека где-то в коридоре. Хрупкость его сердечных сосудов, доверительно сообщил он мне, по мнению врачей, была совершенно фантастической. Поэтому врачи, столь заботливые к хрупким натурам, близко не подпускали его к армии. В порядке компенсации юный бард, рискуя здоровьем и перенапряжением духовных сил, решил ковать для нас «моральную бронзу нашей победы», прекрасное, разумеется, оружие, в стихах, понятное дело, незабываемых, как и все остальное у него. |
