Тоня выключает телевизор.

Между прочим, по шахматам у меня первый разряд. Очень предусмотрительно было с моей стороны не рассказывать тебе обо всех моих достоинствах сразу. Теперь это к слову пришлось… Прежде всего — одежда. В мокрой одежде человек не ходок.

Т о н я. Ступайте за занавеску. Там возле печки веревка натянута. Повесьте одежду — высохнет через час.

Б а р м и н (после секундного размышления). Дельный совет. (Отстраняет Тоню, которая помогает ему подняться.) Не надо, попробую сам.

Т о н я. Я вам тулуп и валенки дам.

Бармин скрывается за занавеской. Тоня выходит в сени, вносит валенки и тулуп, кидает то и другое за занавеску. Берет тряпку и вытирает мокрые следы на полу.

Б а р м и н (философствуя). Любопытно наблюдать, до чего человеческие эмоции порой не совпадают с истинной сутью вещей. Вот, например, ты. Какое сейчас настроение у тебя?

Т о н я. А какое у меня может настроение быть?

Б а р м и н. Прекрасное. Ты должна радоваться. Более того — ликовать.

Т о н я. По какой же причине я должна ликовать?

Б а р м и н. По самой великой из всех причин. Ты человека от смерти спасла. Подарила миру еще одну жизнь. Если бы ты меня за шест не вытянула — плыть бы мне сейчас подо льдом… Эй, Антонина!

Т о н я. Да?

Б а р м и н. Что ты делаешь там?

Т о н я. Ликую.

Б а р м и н. Умница. А еще?

Т о н я. Пол подтираю. А что?

Б а р м и н. Деликатный вопрос, водка у вас есть?

Т о н я. Нет. Федор Кузьмич не пьет.

Б а р м и н. Так и я не пью. Мне бы от простуды глоток. Ну, на нет и суда нет. Авось пронесет. (Выходит из-за занавески в валенках и тулупе.) Ну как?

Т о н я (кинула на Бармина взгляд). Нормально.

Б а р м и н. «Все возвращается на круги своя». (Объясняя.) Цитата из Библии. Дед у меня в таком тулупе ночным сторожем в Петербурге вокруг Елисеевского магазина ходил.

Т о н я. Нога-то у вас как?

Б а р м и н. Хромает, дьявол ее побери! (С трудом усаживается в кресло.) Но ползком я и с больной ногой доберусь.

Т о н я (опешила). Вы что же, опять собираетесь тонуть?

Б а р м и н. Фу, Антонина! «Тонуть»! Тонут пусть те, кому жизнь не мила. А я метров на тридцать выше возьму. Там лед попрочней.

Т о н я. Ей-богу, вы не в себе.

Б а р м и н. Увы, Антонина, устойчивое здравомыслие — мое неоспоримое достоинство. Оно же, впрочем, и моя единственная беда. Ни мелодия «Аппассионаты», ни теория относительности не могли бы родиться под этим обманчиво высоким лбом. Я могу всего-навсего защитить диссертацию, потому что ее пора защитить, и ползти по льду, потому что ситуация требует, чтобы я полз… Присядь, я должен кое во что тебя посвятить. (Закуривает, помолчав.) В двухстах километрах отсюда в горах лежит сейчас двадцатилетний мальчишка — мой студент. Рядом с ним валяется исковерканная рация. Он бредит. У него разбита височная кость и сломаны обе ноги.