Во сне я вновь перечитывал (вернее говоря, бросал опасливые взоры) на книги и документы, представлявшие немыслимо древнюю «мифологию» — работы типа «Пнакотической Рукописи», которые, вероятно, представляли собой фрагменты летописей народа, исчезнувшего в незапамятные времена; и «Текст о Р’льехе», предположительно составленный кем-то из приспешников Ктулху. Продолжая спать, я отворачивался от страниц таких фолиантов, как «Сокровенные культы» фон Юнцта, и «краеугольный камень» Людвига Принна «Тайны червя». Все эти книги (или оригиналы, или копии) я видел перед собой точно так же, как когда-то, наяву: «Культы гулей» графа д’Арлетта, «Заметки о «Некрономиконе» Иоахима Фири и даже бесценный экземпляр «Кхтаат Аквадинген», принадлежавший Титусу Кроу…

В подобных книгах под руководством Кроу я впервые прочел предание из Цикла мифов о Ктулху — о существах, изгнанных со звезд в эпоху юности Земли и плененных здесь более великими существами за богохульство космических масштабов. В моем спящем сознании вновь и вновь проносились чужеродные имена этих зловещих сил — Ктулху, Йог-Сотхот, Итхаква, Шуб-Ниггурат, и жар охватывал меня так, словно я произносил какие-то бесовские заклятия, пытаясь открыть врата ада!

А потом я словно бы на миг возвратился в кабинет Кроу — в расшатавшуюся, едва державшуюся на земле оболочку Блоун-Хауса, — а там стояли эти древние, безумно тикающие напольные часы, и дверца их корпуса была распахнута, и изнутри изливался клубящийся и пульсирующий лилово-зеленый свет… и лицо моего друга начало таять и расплываться, когда он обхватил мои плечи и начал выкрикивать какие-то приказы, а я почти не слышал его слов за свистом и завыванием безумного ветра!

«Титус! — прокричал я в ответ. — Ради всего святого… Титус!»

Но я увидел не лицо Титуса Кроу, и это лицо вовсе не расплывалось передо мной. Это было лицо Писли — встревоженное, осунувшееся. Писли протянул ко мне старческие, с разбухшими венами руки и крепко держал меня. Его голос звучал бережно, успокаивающе:

— Тиши, тише, Анри! Теперь тебе нечего бояться. Здесь тебя никто не тронет. Тише, де Мариньи.

— Уингейт! Профессор! — в полусне прокричал я.

Я был мокр от пота, все тело у меня дрожало и содрогалось. Странно было так сильно дрожать при том, сколько на мне было гипса и повязок. Я вырвался из рук Писли и в страхе обвел взглядом палату.

— Все хорошо, Анри, — повторил профессор. — Ты в безопасности.

— В безопасности? — Странный сон быстро рассеивался. Я ощутил невероятное облегчение и опустил голову на промокшую от моего пота подушку. — Писли, что случилось? — спросил я. Вопрос прозвучал глупо.

Морщинки на переносице старика разгладились и сменились лукавой усмешкой.

— Я надеялся, что вы расскажете мне об этом, де Мариньи! — отозвался он. — Последние сведения о вас содержались в письме Кроу, которое было найдено на развалинах Блоун-Хауса. Конечно, я не терял надежду, но десять лет — это очень долгий срок, и…

— Что? — прервал его я. — Вы сказали: «десять лет»? — Я проморгался, прогнал остатки сна и наконец ясно увидел склонившегося к моей постели Писли.

Улыбка вновь покинула лицо старика. Да, лицо было старческое. Намного старше, чем помнилось мне, и, по идее, намного старше, чем должно было быть.

— Да, Анри, с тех пор, как я получил последнюю весточку о тебе, прошло десять долгих лет. — Он нахмурился. — Но наверняка ты знаешь об этом. Ты должен знать об этом.