|
Я подумал, что я вижу очертания сокола вместо очертаний дона Хуана. Картина была слишком мимолетной, и я был слишком взволнованный, чтобы обратить на нее больше внимания. Очень взволнованным тоном я рассказал ему, что я мог бы поклясться, что видел очертания сокола в его лице. У него был еще один приступ смеха. Я видел такой взгляд в глазах соколов. Я часто охотился за ними, когда был мальчиком, и, по мнению дедушки, я был хорошим охотником. У него была ферма лекгорнских кур, и соколы были угрозой его делам. Охота за ними была не только настоящим, но еще и "правильным" делом. Вплоть до этого момента я никогда не вспоминал ярости их глаз и о том, что эта яростность преследовала меня в течение многих лет. Но это было так. Далеко в моем прошлом, которое, как я думал, уже изгладилось в моей памяти. - Я когда-то охотился на соколов. - Я знаю, - заметил дон Хуан, как само собой разумеющееся. В его голосе была такая уверенность, что я начал смеяться. Я подумал, что он чудаковатый субъект. Он имел привычку говорить так, как если бы он действительно знал, что я охотился на соколов. Я чувствовал крайнее нерасположение к нему. - Почему ты так рассердился? - спросил он тоном искреннего участия. Я не знал, почему. Он стал испытывать меня очень необычным образом. Он попросил меня опять смотреть на него и рассказать об "очень необыкновенной птице", которую он мне напоминал. Я продолжал упорствовать и из духа сопротивления сказал, что тут не о чем говорить. Затем я почувствовал себя обязанным спросить его, почему он сказал, что он знает, что я охотился на соколов. Вместо того, чтобы ответить мне, он опять стал комментировать мое поведение. Он сказал, что я очень злой парень, и что даже при падении шляпы у меня появляется пена у рта. Я запротестовал, что это не так. У меня всегда была такая идея, что я очень уживчив и мирен. Я сказал, что это его вина в том, что он вывел меня из себя своими неожиданными словами и поступками. - Но почему же гнев? - спросил он. Я проанализировал свои чувства и реакции. Действите- льно, у меня не было нужды гневаться на него. Он опять стал настаивать на том, чтобы я смотрел в его глаза и рассказал ему о "необыкновенном соколе". Он переменил слова. Раньше он говорил "очень необыкновенная птица", теперь он стал говорить "необыкновенный сокол". Перемена слов вызвала изменение в моем собственном настроении. Я внезапно стал чувствовать печаль. Он прищурил глаза, пока они не превратились в две щелки, и сказал сверхдраматическим голосом, что он "видит" очень странного сокола. |
