Одно де Мариньи для себя решил четко и неотвратимо: хотя Титус Кроу говорил ему о том, что в случае непреодолимых трудностей он всегда может связаться с ним через часы, Анри-Лоран не стал бы этого делать — разве что только тогда, когда опасность угрожала бы его жизни. Насколько ему было известно, попасть в Элизию, не будучи рожденным там, можно было одним-единственным путем — путем преодоления опасностей. Только те могли насладиться старинными чудесами Элизии, кто этого заслуживал, и де Мариньи не собирался полагаться на Титуса Кроу насчет своего — права по рождению?

Да-да. Его права по рождению. Элизия принадлежала ему по праву рождения — на это намекал Титус Кроу. Как ему говорил об этом друг? «Ты любишь тайны и загадки, друг мой, как их любил твой отец. И я скажу тебе кое-что, о чем ты бы и сам уже мог догадаться теперь. В тебе есть нечто такое, что зовет в туманные бездны времени, — искра, огонь которой до сих пор пылает в Элизии. И еще кое о чем тебе следует узнать.

Я упоминал о местах из сновидений и фантазий — и все они по-своему осязаемы и реальны, как почва у тебя под ногами. Ах, но сновидения сновидениям рознь, как есть разные сновидцы. Твой отец был величайшим сновидцем, Анри. Он до сих пор таков — ибо он вельможа в Илек-Ваде, где справедливым и любимым народом королем является его старый друг Рэндольф Картер!

Я намерен навестить их как-нибудь, в этой стране сновидений. И когда я соберусь сделать, ты сможешь составить мне компанию…»

Размышляя о том, что ему говорил Кроу, и осознавая как физически, так и эмоционально, что первая стадия его полета успешно завершена и полет протекает нормально, де Мариньи улегся на спину и стал наблюдать своим мысленным зрением — которое теперь стало частью оборудования часов времен, своеобразным ментальным «сканером» — за звездами, движущимися по бархатной черноте неба со всех сторон. Судно де Мариньи с невероятной скоростью мчалось через безвоздушные холодные глубины пространства.

«Так же реальны и осязаемы, как почва у тебя под ногами», — сказал Кроу о сновидениях. Что ж, раз Титус Кроу сказал так, значит, так оно и было. А разве в тридцатых годах Герард Шрах намекал не на то же самое. Разве до него не о том же самом говорили другие великие мыслители и философы? Безусловно, говорили. Де Мариньи точно помнил слова Шраха по этому поводу.

«…Мои собственные сны настолько живы и реальны — до такой степени, что я никогда не могу точно судить, сплю ли я, до тех пор, пока не проснусь. Поэтому я не берусь судить, какой мир более живой: мир бодрствования или мир сновидений. Конечно, мир бодрствования представляется более прочным — но подумайте, что говорит нам наука об атомарном строении так называемых твердых тел… и что у вас останется?»

Вот с такими мыслями, мысленным взором любуясь бескрайними просторами вселенной, украшенными мириадами бриллиантов, де Мариньи дал часам телепатическую команду прибавить скорость и погрузился в сон. Сон ласково принял его в свои объятия. Де Мариньи спал не без сновидений.

Вне всякой тени сомнения, сны спящего де Мариньи не были естественными. И если бы не его познания об Элизии, почерпнутые через Титуса Кроу — в особенности, о Хрустально-Жемчужном Чертоге, где в непроницаемом святилище, за величественным ледником восседал на престоле его преподобие Старший Бог Кхтанид, — то он, пожалуй, счел бы себя жертвой ужаснейшего и страшнейшего кошмара.