Солнце светило ярко, прибой пробегал четыре мили в час, ветер дул ровно, налетали случайные шквалы. Я никогда еще не плавал на байдарке под парусами, и мой первый опыт на этой большой реке прошел не без некоторого трепета для меня. Что случится, когда ветер впервые наполнит мой маленький парус? Мне кажется, это была такая же страшная экскурсия в область неведомого, как печатание первой книги или женитьба. Но мои сомнения скоро окончились, и вы не удивитесь, что через пять минут я привязал мой шкот.

Сознаюсь, это обстоятельство сильно поразило меня самого, конечно, в компании с моими другими товарищами я всегда привязывал шкот в большом парусном боте, но я никак не ожидал, что сделаю это в маленькой и хрупкой лодочке при опасных шквалах. Мой поступок показал мне, насколько мы мало ценим жизнь. Конечно, гораздо удобнее курить, привязав шкот, но до тех пор я никогда еще не противопоставлял удобство курения очевидной опасности и не избирал удобства курения. Давно известно, что, не испытав себя, мы ничего не можем о себе сказать. Но не так обыкновенна и, конечно, более утешительна мысль, что мы почти всегда оказываемся мужественнее и лучше, нежели думали о себе. Полагаю, каждый испытал это, но опасение разочарования в будущем мешает ему громко говорить о его сладком сознании. Я искренно сожалею (это избавило бы меня от многих неприятностей), что когда я был моложе, мне никто не внушил смелого взгляда на жизнь и не сказал, что издали опасности кажутся нам гораздо страшнее, чем вблизи, и что хорошие стороны человеческого духа никогда не оставляют нас в минуты нужды. К сожалению, все мы играем на сентиментальной флейте в литературе, и никто из нас не хочет забить в мужественный барабан.

На реке было очень хорошо; мы встретили несколько лодок с душистым сеном.

По берегам тянулись стены тростника и ив, коровы и старые почтенные лошади перевешивали свои кроткие головы через ограды. Кое-где среди зелени виднелись привлекательные деревни с шумными верфями. Там и сям на поляне стояли виллы. Ветер быстро нес нас по Шельде, а потом по Рунелю. Мы шли очень хорошо, когда увидели кирпичные заводы Боома, лежавшие по правой стороне реки. Левый берег был по-прежнему зелен и дышал сельской тишиной, аллеи деревьев украшали насыпи. Кое-где к воде сбегали лесенки, они вели к паромам, на которых то сидела женщина, облокотившаяся локтями на колени, то виднелся старик с палкой в руке и с серебряными очками на носу.

Боом и его кирпичные заводы становились все безобразнее, дымились все больше и больше. Наконец, церковь с колокольней и деревянный мост через реку указали нам, что мы в центральных кварталах города.

Боом некрасив и примечателен только тем, что его жители думают, будто они могут говорить по-английски, но это не оправдывается на деле. Упомянутое обстоятельство придало нашим разговорам с горожанами Боома некоторую туманность. Что же касается гостиницы «Навигация», я считаю ее худшим зданием в городе. Она хвалится темной гостиной с прилавком для продажи напитков. Другая гостиная, еще более холодная и темная, украшена пустой птичьей клеткой. Там мы пообедали в обществе трех необщительных учеников инженерного училища и молчаливого купца. Все кушанья, как всегда в Бельгии, отличались неопределенным и неописуемым вкусом, я никогда не мог разобрать, что я ем, бельгийцы целый день возятся с мясом, стараясь сделать из него истинно французское кушанье или истинно германское и приготовляя нечто не похожее ни на то ни на другое.

Пустая клетка в полном порядке, но без малейшего следа прежнего пернатого обитателя напоминала кладбище. Инженеры, по-видимому, не находили, что сказать нам или купцу, они тихо разговаривали между собой или молча смотрели на нас через блестящие очки, так как хотя эти молодые люди и были красивы, но все носили очки.